Время шинигами

Отсюда был виден весь Идзумо: каждая сосна и ворота тории[13], каждая широкая изогнутая крыша и каждый след на грунтовых дорогах. Мир умолк до приглушенного шепота, дневной свет растворился в водах Сусаноо, а солнце окрасило все в красный, словно пролитое вино.

Один за другим стали появляться ёкаи.

Первыми из-за грушевых деревьев вышли гумётё – двухголовые фазаны с перьями цвета чистого золота и лаванды – и принялись вышагивать по пустынным дорогам. Они расправляли крылья широкими дугами и кружили, приземляясь на провода электропередачи: настолько невесомые, что те даже не провисали под ними. Гумётё раскрывали золотые клювы и пели песни о нирване – бессловесные мелодии, захватывающие дух настолько, что их можно было услышать только в святом месте.

При звуке их пения появились и другие ёкаи.

Следующей выбралась котобуки – химера, состоящая из частей двенадцати зодиакальных животных: с бесконечной драконьей шеей, блестящей лошадиной гривой и полосатым тигриным животом, прыгающая вперед на обезьяньих лапах. Она проглотила несколько якитори, оброненных закрывавшими свои лотки уличными торговцами, вылизала палку и поскакала прочь в поисках другой пищи. Из-за деревьев цубаки вышла красивая женщина, усыпанная зимними розами[14], а далеко на каменистом берегу в воде притаился кодзин[15], покрытый черной чешуей и скалящий острые зубы. На этот час – всего на час – мир принадлежал ёкаям, какими бы они ни были: красивыми, странными, голодными.

Нивен улыбнулся и подался вперед. Я схватила его за рубашку, чтобы он не упал с крыши, но он был слишком поглощен наблюдением за ёкаями, чтобы это заметить. В ослепительном свете заката он выглядел гораздо здоровее, чем в сумрачных коридорах Ёми. Возможно, живя на земле, он был бы счастливее, но мое королевство так и останется во тьме, а он по-прежнему будет привязан ко мне, словно та симэнава, что связала меня и Цукуёми. Так что это был наш компромисс.

Далеко-далеко на горизонте, сияя в лучах заходящего солнца, море пересекал корабль. Мне было интересно, остался ли Эмброуз где-то в этих бескрайних водах, уплывая все дальше и дальше. Я хотела довести до конца все, что касалось жнецов, поэтому приказала своим шинигами разыскать его. Несколько недель назад они сообщили, что видели его на корабле, направлявшемся в Россию. Это означало, что он не приполз обратно к Айви, хотя, вероятно, понимал, что после того трюка с рюто она его попросту обезглавит.

Он мог бы остаться – если не ради меня, то ради Нивена, – провести остаток жизни, вымаливая у нас прощение, как Цукуёми – у своей сестры. Но, как всегда, отвернуться от нас для него оказалось гораздо легче. Я не знала, любил ли он когда-нибудь меня по-настоящему, но это и не имело значения. Для него любовь была лишь словом.

Как и каждую ночь, я подняла взгляд на луну. Сегодня вечером это был угасающий полумесяц, совсем тонкая белая полоса. Хуже всего было, когда наступало новолуние: тогда луну нельзя было увидеть ни днем, ни ночью. Мне приходилось просто верить в нее, даже когда ее не было видно.

В моем дворце история о Цукуёми изменилась. Появились новые фрески, на которых изображалось, как луна спустилась на землю и увлекла девушку, одетую в черное, в царство живых, а затем встала между ней и бурлящим морем серебряных плащей на боевых кораблях. На последней панели луна снова была в небе. Она тянулась к солнцу.

Я не ожидала появления фресок про себя и Цукуёми. Я читала мифы о многих существах и знала, что наша история подошла к концу. Я лишь надеялась, что легенды, которые о нас расскажут, будут правдивыми и добрыми, а не такими искаженными, как фрески во дворце Аматэрасу или слова кёринрина. Но, в конце концов, над этим я была не властна. Легенды, в отличие от живых существ, не умирают. Они живут, дышат и меняются еще долгое время после того, как их герои обращаются в прах. Когда-нибудь люди расскажут легенду о Рэн Скарборо, Рэн из Лондона, Якусимы и Ёми, и я надеялась, что она будет звучать как-то так:

Однажды маленькая девочка украла королевство и стала злой королевой.

Она залила реки кровью и окрасила горизонт в красный цвет. С каждым днем она становилась все более гнилой, все более одинокой.

Она была самым могущественным существом на всей земле, и все же никто не любил ее. Ее бросили в одиночестве в огромном пустом дворце, который, как она знала, никогда не будет принадлежать ей по-настоящему. Она долгие годы смотрела в темноту, надеясь, что появится тот, кто, как она думала, уже никогда не возвратится.

Она пыталась жить на земле, где выросла, потом – на земле, где родилась, и наконец – на земле, которую украла. Но каждый раз почва высыхала, звезды тускнели, а приливы отступали, как будто говоря: «Это никогда не будет твоим. Ты ничем не правишь, и ты ничего не заслуживаешь».