Время Сигизмунда

— Вы её помните, наияснейший пане? — говорила Корыцкая. — Это она вам давно, ещё в молодости, дала простое кольцо; пока вы его носили, у вас было здоровье и счастье.

— Счастье! — тихо шепнул Август, качая головой.

— Бросьте Гижанку, — прибавила Корыцкая, — бросьте её, она у вас отобрала здоровье своими чарами, своими лекарствами; ведь у вас есть Сюзанна!

— Сюзанна здесь? — спросил больной, поднимясь.

— Здесь — и останется, если вы прикажете.

— Пусть останется.

— А Гижанке прикажите удалиться.

— И она здесь? — живей спросил Август.

— И она. Анна…

— И Анна? — повторил, приподнимаясь, Сигизмунд.

Старуха уставила глаза в короля.

— Благодарю тебя, я чувствую себя лучше, — сказал он, — останьтесь в замке.

Сказав это, он поспешил к двери, по движениям было видно, что немного силы он восстановил, двери открыли, придворные пошли вперёд. Они уже были у входа в спальню, когда шелест женского платья обратил королевское внимание. Справа из двери показалась Барбара Гижанка, почти одновременно с левой стороны подошла Сюзанна Орловская, а у дверей комнаты стояла Анна из Витова. Они поглядывали друг на друга, молча меряя фанатичными глазами. Мнишек живо поспешил вперёд.

Но Август задержался, его на мгновение прояснившийся взор блуждал по трём женщинам, стоявшим и ожидающим, за которой будет победа…

Подошла Гижанка, самая смелая, и, подбегая к нему, поцеловала руку.

— О, ты тут снова, мой сокол (король звал их обычно соколами), ты здесь?

— Здесь и всегда при вас, наияснейший пане.

Сюзанна заскрежетала зубами и тоже приблизилась, но слишком поздно, Август холодно на неё взглянул и ничего не сказал. Анна, видя Гижанку с сияющим лицом и миной победительницы, бросив проклятье, исчезла.

Дверь спальни закрылась за королём и Барбарой Гижанкой. В другом конце коридора Корыцкая проклинала победившую любовницу. Мнишек молчал, Княжник насмешливо улыбался.

Назавтра подкоморий присоединился к бывшей любовнице. Сюзанна выезжала разгневанная, наделённую подарками Анну отсылали в Витов, а два нагруженных сундука выезжали в Остров, куда их вёз шурин Барбары, Шавловский.

VII Тень Барбары

На следующий день большая неожиданная перемена произошла в королевском здоровье; Август проснулся бодрый, распухшие ноги отошли, силы немного вернулись. Фогельфедер попросту приписывал это путешествию, Корыцкая — себе, Гижанка — себе, а господа сенаторы благодарили Бога, что бабские лекарства (о которых знали назавтра) королю не навредили, по крайней мере.

Но временное выздоровление не изменило уже режима жизни в Книшинском змаке, опека слабого короля его слугами на этом не закончилась. Только воспользовались минутой здоровья и умственного оживления, чтобы подсунуть Августу привилегии и описи для подписания, а пан подкоморий выхлопотал письмо к Константину, армянину во Львове с переводом суммы, у него находящейся. Гижанка получила новые милости, величины которых никто оценить не мог, через Мнишка; Корыцкая и Сюзанна Орловская вывезли несколько сот золотых червонцев, рыдван, коней и драгоценности.

Август, выглянув во двор из окна замка, разглядывал свои любимые книшинские табуны. Выводили из конюшен коней, гнали тех, которые свободно паслись в течение лета и ещё не стояли на корме. Однако Сигизмунд теперь глядел на них почти равнодушно, рассеянно.

Это не был уже тот ревностный за рост всего в стране король, который такой ценой и с таким вкусом внедрял хозяйство в своих владениях, измерял грунт, разводил стада и лил пушки в Виленской литейной, чтобы вооружить ими литовские и русские замки; это был уже не тот Август, что выслал за границу за покупкой книг, что с интересом читал их и собирал, что помогал художникам и умел их ценить. Теперь ему всё стало безразлично. Для него нет будущего, может, несколько лет жизни, несколько последних лет, которые он утопит в насыщении жажды больного тела, ища забвения прошлого.

Как бы пробуждённый от сна после вчерашнего утомления, он приказал позвать Радзивилла; но когда объявленный князь-маршалек вбежал в залу, где задумчивый король уже сидел в кресле, как вчера, тот не сказал ему ни слова, только вытянул дрожащую руку, поглядел и задумался снова. На мгновение пробуждённая жизнь уже его покидала.

— Как здоровье вашего королевского величества?

Август кивнул головой и покачал рукой.

— Лучше? — спросил Радзивилл.

— Не хуже, — ответил король.

— Слава Богу! — сказал князь-маршалек. — Потому что от плохого здоровья вашего величества много дел накопилось, а польские паны сенаторы ворчат. Можно бы заняться ими.

— Потом, потом, — сказал Август, — дайте мне отдохнуть. — Общественные дела! Из-за этих соколов ни за чего взяться не могу. Нет даже сил.

— У нас есть письма из Турции, написанные от пана старосты Оршанского о Москве, есть папские.

— На потом, на потом, — сказал король с усилием. — Делайте что думаете, — добавил он, — что будет хорошо для страны; я заторможен и нет охоты говорить правду. Жизнь меня победила.

— Если бы вы, ваше королевское величество, только захотели…