Время смерти

Струйка крови исчезала у него в бороде, как бы рассекая на две части потное, изрытое заботами лицо. Вестовые, денщики и охрана навострили уши, чтобы слышать, что скажет генерал. Он понимал, что они на стороне крестьянина. Мишич выплюнул окурок, растоптал его, выигрывая время. Он не знал, что нужно сказать. И, хотя не смотрел на этого человека, видел отчетливо землистое лицо: по руслам рек, по межам и котловинам петляла отмеченная кровью линия фронта.

— Смотри мне в глаза и скажи, генерал, зачем нам свобода?

Взгляды их встретились: у этого хватит силы и на Потиорека так же взглянуть. И решительно, громко, чтоб слышали связные возле оседланных коней, ответил:

— Свобода нам нужна ради жизни. Из-за того страдания, которое заставило тебя прийти ко мне. Чтоб поменьше было страданий и полегче стали несчастья… Чтоб ты мог прийти ко мне и сказать, какая беда у тебя стряслась, земляк.

— А может ли, Мишич, быть страдание больше моего?

— Может. Это такое страдание, о котором ты не сумеешь мне рассказать.

Они смотрели друг на друга как два врага. Молчание нарушало только фырканье лошадей и гром артиллерийской канонады в стороне Лига. 

— Брата и двух коней отдал я за старую Сербию и Македонию, — заговорил крестьянин, угрожающе качая головой и не сводя с него глаз. — Не жалею, с Турцией дело имели. Швабы этим летом в Белграде, едва война началась, убили моего старшего сына. Младшему снарядом оторвало ноги на Мачковом Камне. Говорят, остался он в Валеве, в госпитале. Там и помрет… — Крестьянин умолк, ладонями пытаясь вытереть кровь с лица, но только еще больше ее размазал и снова зашептал — А сегодня ночью сербские, твои солдаты ограбили мой дом и опозорили обеих снох… — И еще тише, чуть слышно: — А только что меня твой сербский фельдфебель вон как наградил…

— За что? — строго спросил Мишич.

— За то, что не отдал я ему последний стог сена. Овец у меня взяли, свиней, муку…

— Теперь ты ищешь справедливости? Хочешь, чтоб я ввел военно-полевой суд? Хочешь, чтоб мы сейчас расстреляли своих безумцев и негодяев? Такую справедливость ты ищешь?

— Чего ты еще хочешь от меня, сила, держава, войско?

— Чтоб ты терпел свою беду. Боевые товарищи твоих сыновей тебя ограбили. А опозорили и опоганили самих себя. Меня больше, чем тебя. Но мы не смеем их за это убивать. Нет, земляк!

Всхлипнув, человек метнулся по ступенькам на дорогу, в слякоть и снег.

— Стой, друг, стой! — крикнул Мишич, но крестьянин не обернулся, ушел по дороге в туман.

Этот бой ты проиграл, Живоин Мишич, говорил он себе, глядя ему вслед. Не сумел ты убедить этого несчастного, что существует горшая, чем у него, беда. Как же ты убедишь в этом армию? Откуда взяться воле еще больше терпеть? На чем тогда строить веру? На страхе перед полевыми судами Путника и моими приказами? На рассказах об освобождении и объединении?

Село и сливовые сады накрывал туман, волнами спускавшийся из леса, с Раяца.

— Господин генерал, нами оставлен Миловац, — почти беззвучно за спиной произнес полковник Хаджич.

Генерал надвинул кепи на самые брови. Пелена тумана тянулась стороной, сливовыми садами, закрывая черные деревья и изгороди; мгла затягивала холмы перед ним.

— Миловац пал после короткого боя. Четвертый полк совершенно расстроен, господин генерал. Полковник Милич в отчаянии. Он едва мог говорить.

— Ладно. Завтра в семь армия переходит в наступление. В наступление, вы слышали? В течение часа прошу поставить задачи перед каждой частью.

Его слышали и адъютанты, и посыльные. Кутаясь в шинель, он рассерженно удалился к себе в комнату. И сидел один. Курил, глядя на телефон. Слушал канонаду. Били не его орудия. С кем идти в наступление? Откуда начинать? А что будет завтра, когда нас загонят на Сувобор, когда нас засыплет снег, послезавтра, когда мы будем еще слабее; он торопливо завертел ручку телефона, вызывая командира Моравской дивизии.

— Завтра, двадцать первого, наша армия переходит в наступление. Вы забыли об этом, полковник Милич? Не трудитесь объяснять мне, как вы подставили под удар правое крыло Первой армии. А теперь, как хотите, до наступления темноты верните Миловац. Только это. Какая там ночь! Днем, при белом свете, так же как разбежались, так и соберитесь, вы со своим штабом на Миловац и по нему до Драгобильской реки. У меня все, полковник. Жду вашего донесения об исполнении приказа.

И нерешительно, медленно, словно накладывая повязку на рану, опустил трубку. Кто-то принес дров и затопил печурку. Он даже не повернулся. Неужели Потиорек намерен и с правого фланга ударить в тыл армии? А потом? Звонок заставил его вздрогнуть. Придя в себя, поднял трубку.

— Говорит Милош Васич, господин генерал. К позициям моих войск подходят плотные колонны противника.

— Дозоры или колонны? Кто сумел в таком тумане разглядеть эти колонны, полковник? Не иначе полосы тумана показались вашим разведчикам вражескими батальонами. Да, да. Спасибо за информацию. Как на Малене?

— На Малене метель. Наш отряд засыпан, с утра нет связи.