В сумерках под прикрытием метели противник во второй раз за день, сперва с помощью шрапнели, а затем перейдя в атаку, выбил с позиций роту Луки Бога, которая в батальоне майора Гаврилы Станковича после Бачинаца во всех боях отступала последней.
Лука Бог бегал между деревьями, пытаясь перехватить и удержать солдат, размахивал револьвером, стрелял в воздух, угрожал, умолял, исходил криком:
— Где же вы, взводные, сестрица ваша белогузая? Студенты, не позволяйте в овраг им уходить! Австрия на горе, мать ваша милостивая!
Иван Катич догонял солдат. Перед глазами у него вдруг возникла пелена, заклубился туман.
— У меня сестра санитаркой в госпитале, добровольно пошла, вол ты офицерский! Не смей ее лаять!
Вокруг свистели пули; из тумана выныривали и вновь исчезали фигуры солдат. Он окликал их по именам, за три дня запомнил имя каждого, но никто не останавливался. Иван остался один, по стволам деревьев стучали пули. Обернувшись, стрелял наугад, в туман, вверх, где голубели на снегу чужие шинели.
— Взводный, чего стоите? Вперед!
Из тумана звал Савва Марин; на гребне пальба становилась реже.
— Ротный приказал вернуть позиции! — растерянно крикнул ему Иван.
— Пускай ротный сам и возвращает, а вы за мной, господин взводный!
— Какой я вам «господин взводный»! Бросьте ломать комедию! Когда вы меня так называете, словно пощечины даете! — со злобой говорил Иван, блуждая между деревьев и проваливаясь в снег выше колен. Этот Савва Марин за три дня и четыре ночи сделал ему добра больше, чем все, кого он до сих пор знал; единственно раздражало Ивана преувеличенно подчеркнутое по любому поводу упоминание чина.
— Почему ж мешает вам, если вас кто-то уважает?