Время смерти

— Гаврило! — заорал он и, выпустив бинокль, свалился с дерева в снег; он не мог дышать, мешала тупая боль в ребрах. Ранен или сломал ребра? Гаврило убит! Вскочив на ноги, побежал к воронке и замер перед нею: по обнаженным переломанным ребрам стекала кровь. Ни рук, ни ног нигде не было. Он зарыдал, закрыв лицо ладонями.

— Драговин! Драгович! — кто-то со стоном звал его. Подняв голову, он увидел на снегу в нескольких шагах от себя майора Станковича — куртка в лохмотьях, рот широко раскрыт. Он понял, что снарядом разорвало сопровождавшего солдата, и заорал:

— Санитары! Носилки!

Огненный шквал швырнул его в воронку. Падая, он успел заметить, как медленно, раскинув ветви, валится старый бук, засыпая щепками белизну снега.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Первая армия отступила на Сувоборский гребень, но эта перемена отнюдь не доказала генералу Мишичу, что в состоянии и возможностях его войск что-либо существенно изменилось. Позиции по-прежнему оставались чрезвычайно растянутыми, разобщенными, разорванными на три части; левый фланг трепетал на Малене в ожидании крепкого удара, чтобы совсем отпасть. Тогда беде не будет конца. А сегодня утром из всех дивизий сообщали: противник группирует три корпуса для нанесения удара по Первой сербской армии.

Сидя за столом, генерал Мишич не сводил глаз с донесений; этот генерал-фельдцегмейстер Оскар Потиорек его глубоко презирает, коль скоро так упорно движется в одном стратегически важном направлении через непроходимые горы, едва ли доступные для артиллерии и крупных колонн войск, вместо того чтобы овладеть Белградом и равнинными районами с коммуникациями вдоль железнодорожной линии и двинуться долиной Моравы, вонзаясь в сердце Сербии. Оскар Потиорек понимает, следовательно, что Первая армия самая слабая на фронте, что она изнурена и понесла большие потери и ее остается только добить. Поэтому, несмотря на бездорожье, снег и мороз, он упрямо атакует именно ее, стремясь раздавить и спуститься в долину Моравы. Тем самым он неминуемо сокрушал всю систему сербской обороны. Это действительно была бы победа, достойная награды, которую Потиорек уже получил и которую уже несколько дней праздновала Вена. Вот так победоносно и наступал Оскар Потиорек кратчайшим путем в направлении — Салоники и Дарданеллы. Все решения командующего продиктованы его, Потиорека, волею, он хозяин времени, условий, он диктует линию движения. Сам ничем не показывает, что замыслы сербского командования его волнуют. Нет ему дела до того, о чем думает и что предполагает осуществить непосредственно противостоящий ему неприятель — он, Живоин Мишич.

Около него маячил начальник штаба, который всей своей огромной тушей словно придавливал его к полу и угнетал своими глазищами; Хаджич молчал, держа в руке листок бумаги.

— Получено, господин генерал, еще одно донесение о концентрации войск противника на фронте нашей армии. Противник располагает тремя корпусами, следовательно, шестью дивизиями с полным комплектом артиллерии.

Мишич думал, снизу глядя ему в лицо; не выдержал, вызвал по телефону воеводу Путника:

— Я вынужден доложить вам, что положение Первой армии весьма критическое. Противник концентрирует новые силы.

— Положение Первой армии гораздо хуже, — прервал его тот, — чем вы по своей оптимистической привычке полагаете. Гораздо хуже.

— Завтра оно будет еще хуже, коль скоро соседние армии останутся пассивными. И коль скоро Верховное командование ничего не предпримет.

— Я отдам приказ Третьей и Ужицкой армиям как можно скорее перейти в решительное наступление.

— Кто-то должен нести ответственность за то, что Первая армия доведена до подобного состояния.

— Сейчас неуместно, Мишич, проявлять свойственную вам злобу и унижать достоинство других командиров. Какой смысл сейчас подвергать сомнению сознательность и страдания своих боевых товарищей? Измерять, кто больше мучается?

— Завтра меня атакуют шесть свежих, укомплектованных дивизий. Шесть на три моих! Причем три наполовину выбитые! Без орудий, снарядов, без бинтов и без хлеба.

— Я слышу. Знаю. И сделаю все, что можно. Чего вы еще хотите?

Генерал Мишич швырнул трубку на рычаг: до каких пор у него на шее будет сидеть этот старый кашлюн? Со дня сдачи экзамена на капитанский чин и до ухода на пенсию всегда он над ним — до каких пор?

И вновь перед ним маячит фигура, «элитарный офицер» Путника, его протеже, канцелярских дел мастер.

— Господин генерал, Мален атакован крупными силами. После ожесточенной схватки мы потеряли Елак.

Елак? Чудесную молодую рощицу с родниками? Он встал, надел кепи, застегнулся, бросил в печку недокуренную сигарету.

— Прошу вас, полковник, соберите офицеров, возглавляющих отделы штаба армии. Погодите. Пригласите всех, у кого звание выше поручика.

Упредить Потиорека? Атаковать его прежде, чем он развернет свои корпуса? Ударить по ним во время развертывания?

Полковник Хаджич вернулся, офицеры заполнили комнату.