- Знаешь, такого?
- Вроде того. Сосед с час назад прибежал.
- Вези к нему.
Сосед сидел в палисаднике прямо на земле, уставившись в одну точку. Из простреленной руки, кое-как перевязанной разорванной рубашкой, сочилась кровь. Мэр тронул его за плечо, тот вскрикнул, подняв искажённое болью лицо.
- Да их за такое под трибунал мало! - вскипел мэр. - Устроили бойню?
Вернувшийся из тундры кивнул.
- А переговоры были?
Снова последовал кивок.
- Ты, вроде того, расскажи, как было, - наклонился водитель. - Вроде того, как мне, так и сейчас.
Вернувшийся свидетель заговорил. Сбивчиво, еле двигая губами, будто рот у него был забит песком.
- Мы подошли как люди, - жевал он, - стали метров за сто, а их начальник сразу через громкоговоритель: "Идите назад!" Наши, сложив рупором ладони, закричали: ""Изолированные" прорвались, нам нельзя возвращаться!" "Ничего не знаем, у нас приказ никого не пропускать!" Наши заволновались. Задние напирали, передние приблизились к солдатам на несколько шагов. "Стойте, иначе стреляем!" Начальник сказал это сурово, как мог, а у самого, чуть голос не сорвался. Это многих обнадёжило. Мол, не будут стрелять, не посмеют. Живые же люди. - Забыв про рану, вернувшийся свидетель смахнул слезу, сразу скривившись от боли. - А они...
- Ясно, - возмущённо сказал мэр, - устроили бойню. Нет им оправдания.
У калитки появилась худощавая женщина с тонким, бледным лицом.
- Дорогой, - кивнув мэру, сказала она, - я достала бинты, давай сделаем перевязку.
- Жена, - поднимаясь, пояснил раненый. - Слава богу, у неё ни царапины, не знаю, чтобы я без неё делал.
- Так вы были вместе?
Раненый кивнул. Опираясь на жену, он скрылся в доме, и только сейчас мэр заметил, что его левая брючина тоже вся в крови.
- Нет им оправдания, - громко повторил мэр, - Нет, и быть не может.
Но оправдание солдатам было, причём сильнейшее, какое только может быть - страх. Да ими руководил дикий страх, просто ужас какой-то, ни с чем не сравнимый, вот они и открыли огонь, сначала вразнобой - неизвестно, у кого первого сдали нервы, но его выстрел послужил сигналом, - потом всё слаженнее, солдаты подхватывали, и кончилось всё залпами. Некоторые, и таких было немало, целили в воздух, поверх голов, но и других хватало. Солдаты обезумели, палили и палили, едва перезаряжая винтовки, хотя толпа быстро рассеялась, завалив тундру ранеными и убитыми, а кто оказался счастливее, кто стоял дальше, за спинами сражённых, сразу дал стрекача, так что в считанные секунды оказался на расстоянии, недосягаемом для пуль. Но солдаты не слышали даже офицера, приказавшего прекратить огонь, так что ему пришлось бить шомполом по задранным стволам, а, случалось, попадать и по рукам, головам, в общем, куда придётся. Это был расстрел, форменный расстрел, как не крути. Просто казнь невинных, женщины и дети лежали вповалку, истекая кровью, смешивавшейся с грязными лужами. Увидев, что наделали, солдаты остолбенели, некоторые стали рыдать, как дети, размазывая по щекам слёзы грязными ладонями.
Представив эту картину, мэр сел в машину.
Так кто же сомнамбулы? Кто действовал как лунатики? И какая разница, по какую сторону кордона находиться?
- Они за всё ответят, - сказал он полицейскому. - За всё.
- Перед кем?
Полицейский отвернулся к окну. Мэр и сам понимал, что отвечать было не перед кем. Губернатор? Так он сам приказал выставить заслон. А что стрелять стали - выхода не было. Разве в своём городе он вёл себя не так же? И до стрельбы доходило. И до трупов. Он всё покрывал. А губернатор тем более замнёт это кровавое дело.
- Вроде того, перед богом.
Надо же, водитель и тот всё понимает. Да, перед богом, которого нет. Ему ли, мэру, не понимать, что в мире нет справедливости, нет закона. Так чем он отличается от мира сомнамбул, в котором их, как во сне, тоже нет? Боже, что нас ждёт! Мэр обхватил голову руками.
- Вроде того, куда везти-то?
Притормозив, водитель обернулся.
- Куда хочешь.