Время сомнамбул

Мэр сжал кулаки.

— Я сложил свои полномочия и от своих слов не отказываюсь. Однако кого мы выберем городским главой?

— Никого! Хватит, вроде того, подчиняться, теперь будем сами по себе.

Мэр категорично замахал руками, скрещивая их в воздухе.

— Нет, анархии я не допущу! Назначайте новые выборы, а пока я буду временно исполнять обязанности городского главы.

Учитель и священник, подойдя к нему, встали плечом к плечу.

— Ладно, пусть, вроде того, будет по-вашему, недолго осталось командовать.

В этот раз до стычки не дошло, но все осознавали, что это вопрос времени.

Две застреленные лагерным охранником овчарки не стали исключением. Когда вирус перекинулся на животных, город вымер. Исчезли птицы, раньше сидевшие на обвисших проводах, куда-то делись чирикавшие в кустах воробьи, не попадались больше голуби, ворковавшие на площадях, пропали даже крикливые, вечно сновавшие чайки, высоко в небе больше не летали стрижи, не кружили ласточки. Домашние животные словно взбесились. Поджав хвосты, убегали в тундру сторожевые псы, за ними тянулись скулящиие дворняги и мелко трусили коротконогие декоративные собачонки, в прежние времена отрывисто тявкавшие с подоконников. Незаметно исчезли кошки. Последними в тундру с отвратительным писком побежали стаи крыс. Там они все были обречены стать легкой добычей волков, а если умрут своей смертью — стервятников. Вирус получал распространение, расширял ареал своего обитания. Мэр срочно позвонил губернатору, сообщив об этой новой опасности.

— Ставлю вас в известность, что теперь вы передний рубеж обороны, — с едва скрытым сарказмом закончил он, дав отбой, чтобы губернатор не смог задать вопросов. Мэр не стал вдаваться в подробности происходившего — раз его отстранили от руководства, пусть сами и разбираются. Конечно, губернатора интересовало, что творится на подчиненной ему территории. Да что говорить, его должно было просто распирать от любопытства. И тогда можно было отыграться. Мэр злорадно уставился на телефон. Странно, что его волновало подобное, такое болезненное отношение к потере должности выглядело нелепо. Но человек вообще устроен странно. Какое-то время мэр еще ждал, что губернатор перезвонит, чтобы узнать, как они выживают, справиться, в конце концов, какая необходима помощь. Но телефон молчал. Губернатор больше не собирался вмешиваться, предоставив зараженный город его участи. Ему хватало того, что приходилось думать об остальном крае. Вызвав начальника кордона, построенного в тундре, он распорядился стрелять во все живое, приближавшееся со стороны океана.

— Даже в муху! — кричал он. — Слышите, даже в муху! От вас зависит жизнь миллионов! Убивайте все, что движется! Так, чтобы даже комар не пролетел! Вам ясно, полковник?

— Так точно! — по-военному козырнул начальник кордона, бывший всего-навсего майором. Свое нежданное повышение он отметил щелчком каблуков. — Опустить железный занавес, глухой, как стена.

Священник все делал с любовью, несмотря на сомнения, оставаясь христианином. Но помогавшие ему учитель, мэр и в меньшей степени старший из братьев Варгиных, которому хватало родителей, не разделяли его чувств. Не только по отношению к лунатикам. Они не питали любви и друг к другу, хотя ясно осознавали, что в одиночку не выжить. Эти четверо действовали сообща, составив маленькую партию, чтобы не пасть жертвами анархии, к которой все шло. Они еще сохраняли остатки трезвого мышления, толкавшего их на союз с четко выраженной иерархией, где верхнюю ступень, как и прежде, занимал мэр. Но, как говорится, если двое идут в одну сторону, это еще не значит, что им по пути. И каждый из четверых видел пункт назначения по-своему. Для старшего сына Варгиных главными были родители, и он не заглядывал вперед, думая только о том, чтобы с ними пока ничего не произошло, не дай бог — такие мысли время от времени проскакивали в его голове, — не наложили на себя руки. Мэр занимался ежедневными делами, надеясь предстать в выгодном свете, когда все это закончится. А так или иначе, он в это, безусловно, верил, все должно было закончиться. Учитель тоже, как и все, не видел будущего, но это его раздражало едва ли не больше всего происходившего, показывая бессилие человеческого разума. И только священник жил в полной мере сегодняшним днем. Ему было почти безразлично, что будет завтра, в особенности с ним. Иногда он думал, что умер уже тогда, в лагере, а сейчас вместо него живет кто-то другой, не имеющий к нему ни малейшего отношения. Это тот успокоил бы себя тем, что все в руках Господа, а этот — редко вспоминал Бога, в которого уже и сам не знал, верит или нет.