Время сомнений

В сером городе, среди неухоженных домов, ветер играл на мостовой пустыми банками из-под пива, рваными полиэтиленовыми пакетами и страницами рекламных газет.

Одна тысяча девятьсот девяносто какой-то год. Жаркий август не желал отпускать лето.

В небольшом магазинчике хозяйственных товаров, занимавшем подвальное помещение старого дома, я устанавливала на компьютере программу без лицензии. Требовалось настроить её так, чтобы хозяин мог отследить движение всего товара, а налоговой инспекции досталась бы малая часть информации. Цель — свести к минимуму «подати» в казну.

Не природная склонность к криминалу заставила меня оказывать сомнительные, с точки зрения закона, услуги, а отсутствие другой работы в эпоху обрушения рубля и взлетающих цен.

Тесная каптёрка магазина с компьютером не проветривалась, пришлось выйти на улицу, отдышаться и поискать помещение, где могла бы подумать и зафиксировать услышанное, пока оно свежо в памяти, ибо через два часа меня ждали в другом месте.

«И не существовало причины, которая помешала бы отправиться к следующему клиенту и получить заработанное», — так я считала.

Против магазинчика, через дорогу, висела вывеска: «Кафе ТЕТ-А-ТЕТ». Мне удалось миновать проезжую часть, по которой проносились машины, обгоняя друг друга, не тормозя на пешеходных переходах, и оказаться в тёмном глубоком помещение со стенами в грязных разводах, и закопчёнными окнами.

Около барной стойки в конце зала светились две лампочки, похожие на ёлочные, наверное, чтобы неприветливая хозяйка могла правильно принять оплату, но объяснить, почему ошиблась со сдачей.

Оплатив пирожок и чай, не обращая внимания на презрение продавщицы из-за дешёвого заказа, я обернулась.

Очевидным было: писать и читать в кафе можно, только, у окна. Там уже сидели две женщины, невольно, взгляд задержался на них. Одной — лет двадцать, другой — за сорок, похожи между собой, наверное, мать и дочь.

Недешёвая одежда, подобранная безупречно, говорила о материальном благополучии и прекрасном вкусе, а лица и осанка предполагали некоторую избранность. Они не подходили дешёвому кафе.

Я направилась к соседнему столику, заинтересовавшись деталями «прикида», надеясь под лёгкую болтовню о моде, бутиках, филармонии или выставке Малевича, сосредоточиться на проблемах магазинчика и зафиксировать соображения в письменном виде. Достала из портфеля тетрадь, авторучку и взглянула на молодую соседку, она сидела ко мне лицом.

Большие светлые трогательные глаза, черные длинные ресницы, безупречные брови, нежное лицо, русые тяжелые волосы заплетены в косу. Бедные мужчины. Не худенькая, не модель, большая грудь. А мама лет двадцать назад могла бы стать моделью: спина гибкая и тонкая, как у молодой балерины или гимнастки. В сумке её — документы, наверное, конспекты. Она не учительница, у учительницы не бывает осанки королевы, и не бухгалтер, во внешности бухгалтеров — чёткость: аккуратная стрижка, деловой костюм. У этой дамы пушистые каштановые волосы собраны на затылке несколько небрежно.

Я приготовилась к милой беседе хорошо устроенных женщин, что было редкостью в те дни.

Сделала первые записи и услышала тихий голос молодой красавицы:

— Не бойся, мама!

Подняла глаза и увидела, как вздрогнули плечи женщины, сидевшей ко мне спиной.

— Бери, — девушка положила на стол небольшую пачку долларовых купюр, с моего места не было видно, какого достоинства.

— Не могу, девочка, не знаю, что делать, — вздрогнул пучок каштановых волос на затылке.

Я ошиблась, предположив, что за соседним столиком — другая жизнь, что встретила в России двух истинных дочерей Евы: нежных, не озлобленных, не голодных, не озабоченных.

Чтобы не смущать девушку, уперла лоб в ладонь левой руки, закрыв лицо на уровне глаз, изображая, что продолжаю писать, и сквозь щель между пальцами наблюдала за соседками, машинально фиксируя кое-что из их диалога.

— Перестань нервничать, бери, — настаивала дочь.

— Что ты ему скажешь? — не решалась мать.

— Что украли в Пассаже, сейчас кругом воруют.

— А, если не поверит?

— Поверит. Для него это небольшая сумма. Не знаю, сколько хранит в сейфе, а в письменный стол бросает, не считая, на мелкие расходы.

— Не лучше ли было… из стола взять…, пока его нет…, раз не считает? — фраза далась матери с трудом.

— Из стола не могу, — укоризненный взгляд, — из стола, означает украсть, ты так меня учила, мама.

— Прости, девочка, — мать откинула голову назад, — я думала: раз ты жена, они и твои тоже.

— Нет, не мои. Да, убери же. Зачем они на столе валяются?

Женщина, не считая, переложила купюры в свою сумку.

— Тут, наверное, больше, чем нужно?

— Сумма на колье, остальное сама накопила.

— Спасибо, не уверена, что правильно поступаю…

— Перестань. Как врачи характеризуют состояние?

— Зрение должно восстановиться, а позвоночник советуют лечить в Германии. Знакомому заменили позвонок, обещали немецкий, а поставили китайский. Выяснилось это при вскрытии, после того, как «китаец» разложился в теле. Зарплату в институте не выдают, кандидатских не платят. Раньше я справлялась с проблемами…