Время созидать

На этот раз никто не гнался за ним – удивительно легко Арон проскочил несколько кварталов и оказался перед глухой кирпичной стеной, перед дверью, над которой горел обыкновенный, вовсе не волшебный фонарь.

Арон немного потоптался перед ней, наконец решился, разом постучал – быстро и громко, пугая собственный страх.

Считал удары сердца до сонного «Кто там?». Готовился произнести речь…

…в двери открылось маленькое окошко, квадратом выплеснулся на мостовую свет, в окошке показались чьи-то глаз и щека. Потом – нос и узкие, недовольно изогнутые губы.

– Чего стучишь, ночь!..

– Мне нужен господин Иттро, – четко, боясь запнуться в чужой речи, произнес Арон.

Снова появился глаз, моргнул на него.

– Аннэйрэ нет, – сказал голос, очень молодой и слегка раздраженный, приглушенный дождем.

– Как – нет?.. – Арон так ясно видел встречу с рыжим, так хорошо представлял, что ему скажет, что ни на миг не усомнился, что рыжий ждет его тут, в своем доме. И вдруг – такая неудача! А может, этот, в окне, попросту ему врет?

– А вот так. Ты что же, думаешь, Верховный маг всегда тут к услугам всяких мальчишек? Давай-давай, вали.

Но Арон стоял, упрямо врастая в булыжники мостовой, зная, что с места не сдвинется, пока не увидит Чайку. Надо же – Верховный маг! Иттро Чайка больше походил на купца или пирата – такой высокий, рыжий и огромный, в пестрой одежде.

Раз так, то уходить нельзя: Верховный маг и подавно должен знать обо всем, что творится на изнанке мира.

– Ничего, я подожду. – Арон попытался рассмотреть, что за человек там, за дверью, но тот только равнодушно сказал:

– Ну жди. Аннэйрэ вернется послезавтра.

И захлопнул окошко.

Фонарь слегка раскачивался от ветра и чадил, дождь все сильнее сек лицо, а в Ароне, чем дольше он стоял, тем вернее созревало решение – такое простое, такое ясное, будто правильный ответ в задачке по арифметике.

Он должен все сделать сам.

22

Гром прошелся по городу волной: пересчитал ребра неровных крыш, каждую трубу, каждый шпиль. Арон глядел на Сорфадос с холма – может, в последний раз. Далеко, в самый океан, вонзилась молния, разветвленная, кривая – и город очертила, черное и белое, как на маминых рисунках.

Город смотрел ему вслед тысячью мигающих желтых глаз – это тысячи глаз Эрме-Ворона вперились в него, провожали его к той дыре.

Арон закрыл глаза. Он отвернулся от города и своей боли и постарался все-таки не плакать, потому что ни с мамой, ни с Саадаром он так и не попрощался.

Земля под ногами дрожала. Арон даже разулся, чтобы чувствовать лучше, и теперь стоял в липкой глине, а грязь приятно просачивалась сквозь пальцы. Теплый дождь промочил насквозь рубашку и штаны. Он хотел впитать этот вечер, и эту землю, и ветер, что вдруг поднялся и задул в его сторону, словно в спину подталкивал: ну же, чего стоишь?.. Но впитал только дождь.

Арон развернулся и побрел в темноту, освещая себе дорогу маленьким огоньком, похожим на тусклую монетку. И они были рядом – все время рядом, заглядывали в него, тянулись бесконечной белесой лентой вдоль каких-то своих, неведомых троп.

Дорогу он не помнил, но знал, куда нужно идти – то место тянуло его, звало к себе.

Он шел долго, пока не заболели ноги, постоянно спотыкался, падал в грязь, но поднимался и шел все дальше и дальше, по выгоревшим от солнца холмам, которые заливало дождем. Внутри все тряслось, дрожало, сердце трепыхалось и подпрыгивало от каждого шага. Если бы он мог повернуться…

Но в спину ему кто-то смотрел пристально и жадно, и дороги назад не было.

Сколько он прошел – Арон не знал, утоптанная тропа под ногами закончилась давно, вокруг плясали столбы огня, гром шел за ним по пятам. В ушах звенело от грохота, глаза слепли от молний.

А потом его резко, сразу накрыло туманом. Мир качнулся вверх, вниз – и пропал.

…Из тумана Арон вынырнул рывком. И совсем в другом месте – ни моря, ни города не видно. Его как будто прожевали и выплюнули на землю – Арон лежал, скрючившись от боли, сжавшись в комок. В голову словно воткнулся огненный штырь. Он вращался, протыкая глаз, и огонь наливался внутри. Арон лежал на мокрой земле в какой-то луже и не мог шевельнуться. Мог только хрипеть, кусая руки.

Боль хотела присвоить его, она была сама по себе, она была им, она была миром вокруг. Только она – и ничего больше. Арон закричал.

«Я могу прекратить это, – сказал кто-то могущественный, сильный внутри. Арон едва его услышал, но – услышал. – Боли больше не будет».

«Никогда?»

«Никогда».

Чужие мысли не пугали. От них было приятно, боль утихала… Почти. Руки тряслись, в голове – тот же туман, темнота. Арон широко раскрыл глаза, но не видел ничего: ни неба, ни звезд. Только вспышки боли расцвечивали все вокруг. Его мутило.

А потом ему вспороли живот.

Арон заорал, согнулся, пытаясь удержать выпадающие из раны кишки, и не мог удержать, и ничего не стало, кроме этой зияющей раны.

– Прекрати! Прекрати! Прошу!

Его выворачивало, скручивало, обжигало. В него тыкали штыками и стреляли из ружей, ему выдирали волосы, и отрезали уши, и ломали ноги и ребра.

– Пре… кра… ти! – взмолился Арон. – П-п-пожалуйста! Я… Хочу… Хочу… Прекратить!