Время созидать

«Пусть будет так, Арон, сын Гарольда».

Боль утихла так же резко, как и появилась, и Арон еще долго лежал, не веря, что жив. Жив ли? Голова кружилась, во рту было кисло, и встать на ноги тяжело, но определенно – никакой раны в животе, никаких сломанных ребер!

Где он? Вокруг размокшая земля, колкая сухая трава. Сильно пахнет дымом – где-то рядом дом или хижина? В темноте этого не рассмотреть.

Арон встал на колени и попробовал зажечь огонек. Влажно сверкнули справа большие необработанные камни, сложенные в стену.

Что это за стена?.. Он знал лишь, что надо идти вдоль нее.

И Арон поднялся и долго шел вдоль этой стены – без мыслей в голове, просто шел, пока стена не закончилась, и он не увидел впереди слабый свет.

– Кто тут? – произнес с тревогой голос в темноте.

Ему резко ответил другой, неразборчивый. Арон понял слово «кричал».

Круг света дрогнул, когда Арон рванулся к нему. Это был маленький масляный светильник в руке девочки на пороге хижины. Арон не думал. Чужой, но знакомый, тот, что сидел внутри, тихим голосом приказал: «Ее», и Арон вцепился в девчонку, и она только слабо вскрикнула, и Арон подхватил ее, совсем легкую, слабую – и потащил в туман.

«Неси ее ко мне».

Только желание – схватить, нести… Для чего? Все равно.

«Ты избранный, Арон, сын Гарольда». Эти слова разлились внутри золотым свечением. Избранный! Только он может спасти город! И спасет!

Золотое свечение превратилось в багровое зарево за спиной. Запах гари и сгнивших яблок. Арон оглянулся: там, за спиной, поднималось пламя. Как тогда, на чердаке… И Арон захохотал: пусть горят, пусть! Кто горит – все равно!

Девочка в его руках кричала и плакала. Но потом затихла совсем.

Чужие мысли, чужая воля. Арон подчинялся им: так правильно. Так хочет Безликий. Он лучше знает, что делать.

Он знает, как спасти город. Не будет огня, никто не умрет, все будут счастливы… А он станет героем. Да! Настоящим героем.

Арон не помнил, как оказался возле дыры в земле.

Девчонка кричала в темноте, тонко и визгливо, ужасно противно, и Арон хотел ее ударить.

«Бей».

Рука замерла.

«Не стану. Она этого не достойна», – Арон плюнул себе под ноги.

«Хорошо. Но ты должен убить ее».

Я должен убить ее, спокойно подумал Арон. Взять ее за горло, кинуть в дыру и ждать, пока ее жизнь не уйдет в эту землю, и тогда земля успокоится, и тогда ничего не случится с городом, с мамой! Выбор должен быть закреплен жертвой.

Он уже знал, что огромные плиты земли под ним приходят в движение. Чтобы остановить их, нужна большая сила: такая, как у него.

Арон схватил обмякшую девчонку за горло. Она уже не сопротивлялась, висела в руках, как мешок, и Арону ничего не стоило…

Я должен убить ее, напомнил он себе. Это как свернуть голову гусю. Или курице.

Сгусток света, что он создал, был таким ярким, что видно было далеко. Девчонка в руках – грязная, в разорванном платье, и у него – власть, власть над ее жизнью… над миром…

Власть кружила голову. Накатывала мощной волной, ударяя в грудь. Кто-то все твердил свое в темноте, рядом, и Арон снова схватился за шею девчонки. Встряхнул, чтобы она очнулась. Она должна видеть. Это были холодные мысли, чужие мысли.

«Закончи, – ударило в уши нетерпеливое. – Закончи!»

Земля под ногами начала медленно оседать, сыпаться, пошла трещинами, вздувалась, плясала. Надо торопиться!

«Сопляк!»

В груди все налилось злостью и огнем.

«Стань мной, стань сильнее! Убей!»

Арон сжал зубы. Раскинул руки для заклинания, того самого, что произносил на чердаке. Что-то черное, чернее, чем мрак подземелья, мелькнуло рядом.

– Возьми меня. Но не девчонку, – сказал Арон. – Если я тебе так уж нужен.

И туман вдруг ушел. В голове прояснилось, но вернулась и боль. Арон переломился пополам, держа одной рукой девчонку. Он возьмет только ее силы – не жизнь. У нее немного сил, но этого хватит, чтобы слова заклинания подействовали. Ее силы – тонкая лента, и Арон вбирал ее в себя.

Стало легче.

И наконец он увидел его целиком – провал на ту сторону, огромную черную воронку без дна.

Ее надо было закрыть. Сдвинуть огромный пласт породы, сомкнуть, как челюсти, запечатать. Его снова выворачивало наизнанку, обжигало, сердце билось так сильно, что невозможно было думать. Но думать надо. Огромная сила шла на него, и Арон выпрямился, пораженный вдруг озарением.

Он раскинул руки, принимая в себя закручивающуюся в воронку тьму, и сказал уверенно:

– Я – это ты.

Это был не Безликий – это был он сам. И ему надо было заканчивать начатое.

Арон снова поднял руки. Земля повиновалась тяжело, очень неохотно. Тогда Арон опустился на колени, упершись ладонями в острые камешки, и зашептал горячо:

– Прошу, закрой свою рану! Исцелись!

Потом он вовсе лег, прижавшись щекой к мокрым комьям земли.

– Исцелись! – шептал он, отдавая земле всю силу, которую имел. Он гладил ее, чтобы успокоить, как гладил когда-то лошадей или собак, умолял, просил, чтобы она исцелила саму себя.