Время сумерек. После Старого мира

Потерю почвы на свой лад пережила и Европа, но здесь я говорю прежде всего о России. Победа «нового порядка» в Европе была кратковременной (12 лет национального социализма в Германии), и ничего сравнимого с поголовным изъятием прежнего культурного класса из жизни, какое знает Россия (эмиграция, высылка, уничтожение, приведение к молчанию), ни одна европейская страна не переживала. И там старая культурная почва слабеет, но гуманитарное знание на Западе не превратилось еще в пустой набор слов, как это случилось у нас, и классическая филология, история религии (говорю о том, что знаю) – живы и продолжают искать правду о человеке…

При нынешних условиях такое возвращение может быть только личным усилием одиночки. Обстоятельства современной культуры ему предельно враждебны. Однако такое усилие возможно, и на основании личного опыта я попробую его описать.

І. О какой почве мы говорим?

О какой «почве» мы здесь говорим? Прежде всего – о почве для умственной и духовной жизни, т. е. для образования личности. Спор о старом и новом порядках – спор о человеке, об условиях, благоприятствующих развитию личности.

Опыт последнего столетия разрешил этот спор безоговорочно: «передовое», «истинно-научное», «социалистическое», «либеральное» ведет только к упрощению и оглуплению человека. Не потому, что все названные источники вод отравлены. Но потому, что все перечисленные силы желают быть, каждое – «единственной истиной». Единая истина порабощает. Единая истина означает человекоубийство. Все виды «передового мировоззрения» так же нетерпимы, как христианство, но лишены его эллинской сердцевины – внимания к личности, выражающей себя словом.

Надо упомянуть, что понятие «почвы» у нас в России замутнено многолетними заблуждениями народников. Поклонение «бедному и простому» (последовательно христианское по своей сути) причинило нам много вреда. Из «бедного и простого» ни при каких обстоятельствах не получится богатого и сложного. Это «сложные» формы поведения постепенно накапливаются, а не «простые» совершенствуются до сложных. Сложное присуще человеку изначально, от рождения. Бедность и простота – всегда вынужденные.

Если мы можем питаться соками определенной почвы, то формы, на этой почве когда-то стоявшие – быт, государственный строй, религиозную жизнь – восстановить нельзя. Исторические формы, при всем их обаянии, и вырастали исторически, из века в век. Их можно унаследовать, ими можно вдохновляться, но их нельзя воссоздать. Ни быт, ни строй, ни религию нельзя «ввести» приказным порядком; вернее сказать, можно (и такие попытки называются революциями), но только ценой всеобщего разрушения.

ІІ. Возражения полуобразованным

Могут сказать, что возвращение к культурной почве непосильно для большинства. Однако большинству программа созидания культуры и не предлагается, большинству нечего делать с культурой. «Равное просвещение для всех» – великое заблуждение. Общенародный просветитель получает, в конечном итоге, множество людей, неспособных как к умственному, так и к физическому труду. К первому они неспособны, от второго отучены. В этой среде и разливается полуобразованность.

Культурный труд – дело небольшой части нации, «элиты». Само значение этого слова сегодня неясно. «Элитой» у нас называют богатых и сильных. Весь смысл отбора, отсева, избранничества, различимый во французском élite, у нас пропал. Кто отбирал этих сильных? Никто, сами пришли и всё взяли силой.

Еще одно возражение надо отвести. Говорят нередко: «Большинству это не нужно, его вполне устраивает то, что есть». Но, во-первых, большинство в этих вопросах и не имеет голоса, и во-вторых, то, что есть, никогда и ни при каких условиях не обладает принуждающей силой. Как говорил В. Ходасевич:

«Существуетъ нѣкое трагическое недоразумѣніе въ нашемъ воспріятіи исторіи. Давно уже, не со вчерашняго дня, повелось такъ, что мы привыкли оцѣнивать ея враждующія и смѣняющія другъ друга эпохи не по существу, не по ихъ объективнымъ свойствамъ, но по признаку хронологической послѣдовательности. Мы какъ будто заранѣе условились все послѣдующее считать лучшимъ, нежели все предыдущее, все новое благоговѣйно предпочитать всему старому. Знаемъ погрѣшимость человѣка и человѣчества, видимъ ошибки и заблужденія цѣлыхъ періодовъ историческихъ эпохъ, наблюдаемъ паденія высокихъ царствъ и культуръ, – и все-таки, вопреки всему, тайно или явно исповѣдуемъ нѣчто въ родѣ догмата о непогрѣшимости исторіи. Отсюда возникаетъ то, что одинъ историкъ искусства зоветъ «раболѣпствомъ передъ современностью», которая всегда есть послѣдній, а потому въ нашихъ глазахъ какъ будто и «лучшій» этапъ исторіи… Мы поклоняемся всякой современности, не разбираясь въ ней, потому что для насъ, идолопоклонниковъ историзма, все фактическое стало благословенно».