Однако подругу нельзя было обмануть. Злата тотчас же увидела во взгляде черноволосой богини такую беспросветную глубину отчаяния, что в порыве сострадания обняла её, нежно поглаживая по спине, не скрывая, однако, удивления.
— Милая, — сказала Злата, — разве ты не знала? Он уехал в горы неделю назад.
— Нет, мы с ним не общаемся, — Лара потупила взгляд, — с тех пор, как…
Она взглянула на подругу затравленным зверем, попавшимся в собственную ловушку, в глазах её стояли слёзы.
— Можно будет поговорить с тобой… как-нибудь на днях?
— Конечно! — Злата сжала её руки, непривычно тёплые. — Ты очень хорошо выглядишь, кстати весь вечер хотела сказать.
Злата посмотрела на неё вновь, и ей вдруг стало страшно. Она увидела не прежнюю милую Лару — нежную, смущённую, сомневающуюся, влюблённую девушку, — а странное тёмное и жестокое существо, полное страха и отчаяния, готовое на всё. Даже цвет её глаз будто поменялся. Лара смотрела с лёгким прищуром, обезумевшая, но одновременно холодная и уверенная в себе. Весь спектр состояний, сверкнувших в одно мгновение во взгляде подруги, невозможно было описать, но Злата вдруг непроизвольно задрожала, вспомнив что-то своё, неосознанное, полузабытое, она потупила взор, отпустила горячие руки Лары и отступила на пару шагов назад.
— Спасибо! — сказала Лара громко, но безжизненно и мрачно. — Чёрт, как больно.
Она вдруг положила обе руки на сердце и стояла так, обескураженная и испуганная. В глазах её метались странные тени: если бы Злата осмелилась поднять взгляд, то увидела бы, как на несколько мгновений Лара вдруг стала прежней собой: убитой отчаянием, слабой и побеждённой девочкой, готовой упасть на колени и разрыдаться, забыв обо всём, но в следующий миг новый холодный блеск вдруг кратким прищуром вернулся назад, и прекрасная неземной красотой художница в кокетливо сдвинутой на бок шляпке благородного тёмно-синего оттенка глубоко и успокоенно вздохнула.
— Ларик, как ты? — рядом уже стоял, переминаясь с ноги на ногу, верный спутник, Дэн в белоснежном костюме с нелепо зачёсанными набок волосами, причёской, совсем не подходящей к его наивному простому лицу.
— Я хорошо, сейчас… — она посмотрела на него, будто выходя из забытья, схватила за руку и повлекла назад, в зал, полный людей, ожидавших её.
Лара продолжала улыбаться и играть роль, казалось, наслаждаясь своей славой, до тех пор, пока шумы праздника не затихли в прекрасной юной головке и тишина родного дома не освободила её от необходимости скрывать свои чувства.
Дэн, в расстёгнутой на груди белой рубашке, с растрёпанной ветром причёской, замер в дверях и с изумлением и болью смотрел, как его любимая рыдает на полу, свернувшись маленьким, полным одиночества клубком. Смятая шляпка валялась в углу, локоны растрепались и прилипли к намокшей щеке, чёрная тушь растеклась по лицу, которое она закрывала руками и, казалось, создавала вокруг себя сильное поле отчаяния безмерной глубины.
Дэнчик не понимал, что происходит с Ларой, но, обладая особой чувствительностью, видел, что сейчас ей вряд ли может что-то помочь. Он стоял, безвольно опустив руки, и испытывал боль не менее сильную, потому что его единственным желанием с тех пор, как она появилась в его жизни, было оберегать и защищать её от страдания. Но что он, бедный, добрый, наивный и чистый мальчик, мог сделать сейчас, наблюдая, как страдание почему-то оказалось сильнее?!
* * *
Соприкасаясь плечами, они восхищённо смотрели в тигель, и улыбки почти не сходили с их лиц. Уже который день там творились настоящие чудеса. Лев даже перестал уходить, и каждый из них спал не более двух часов в день, но несмотря на это, Камила почему-то не ощущала ни измождения, ни усталости. Напротив, казалось, сил с каждым днём прибавлялось, и иногда они позволяли себе даже заняться любовью, соединяясь подобно веществам, заключённым в сосуде, где давно уже во всю свою мощь играла алхимическая свадьба13
. После того, как на поверхности яйца появился белый кружок, а нагретая субстанция засветилась изнутри оранжевым цветом, во все стороны начали расходиться белые лучи, тонкие, как волоски. Соединяясь в центре, нити, дрожа и извиваясь, множились, постепенно окрашивая содержимое сосуда в белый, и на это можно было смотреть бесконечно.— Видишь, жизнь победила, наконец, смерть! — шептал Лев, гладя её тонкие волосы, которые таинственным образом приобрели в последнее время красивый блеск. — Это то, чего мы и хотели! Смотри, родная, этот цвет возрождения, заполняя сосуд, покоряет и нас. Скоро и мы будем вечно юными и прекрасными, как эта нетленная материя, и я не сомневаюсь больше: ведь если уже происходит философский брак, то совсем недалеко и до потомства — лакомого красного куска, который мы оба с тобой так ждём.