Время светлячков

Знакомые ощущения ужаса и безысходности парализовали Алину. Она не могла сопротивляться, да к тому же, делать это было опасно, потому что, оказавшись вне дома, синяя женщина начала подниматься вверх. Они летели в голубом тумане, похожем на облака, и кроме этой густой пелены ничего не было видно. Однако пронизывающий холод говорил о том, что они достаточно высоко.

«Но это же сон, — вдруг подумала Алина, — почему мне так холодно?»

Она знала такие сны и умела из них просыпаться, потому что они пугали её, и она научилась различать знакомые образы, чтобы усилием воли как можно скорее каждый раз возвращаться оттуда в реальность.

Однако на этот раз девочка не только не могла проснуться, но и согреться у неё тоже не получалось. Зубы стучали от холода, рук и ног она уже почти не чувствовала. Синяя женщина крепко держала её одной рукой под мышкой, прижимая к себе.

Наконец, они начали снижаться. Голубой туман рассеивался и превращался в белую вату облаков, пролетев сквозь которую, они оказались над лесом. На мгновение Алине почудилось, что они падают вниз, и она зажмурилась, но над самыми верхушками деревьев женщина замедлила полёт, и они мягко приземлились перед небольшим покосившимся домиком.

Женщина отпустила Алину и потрясла рукой.

— Ну, ты и тяжёлая, — сказала она красивым громким голосом, встряхивая кисть, — рука затекла. Давненько я не катала девчонок.

Алина с изумлением посмотрела на неё. Никакой синевы больше не было, перед ней стояла обычная старуха, достаточно крепкая, с густыми тёмными волосами, как снегом, припорошёнными сединой, в ватнике и длиной чёрной юбке, из-под которой торчали калоши. Глаза её, однако, как и голос, будто принадлежали достаточно молодой женщине и не соответствовали общему облику и в особенности лицу, изборождённому морщинами.

В окне избушки мелькнула какая-то тень, и тут же дверь распахнулась. На пороге стояла Тая.

Девочки смотрели друг на друга молча, изумлённо.

— Ну, вы же хотели поговорить, — сказала Тамара, — валяйте. А я погуляю пока.

И она, развернувшись, скрылась в лесу, только шелест листьев под её ногами был слышен ещё какое-то время.

— Ладно, заходи, — пригласила Тая, — я поставлю чайник.

Алина вошла в полутёмную избушку и села возле печи, протягивая руки к желанному теплу.

— Замёрзла? — участливо спросила Тая. — Я только раз и летала… тогда. Плохо помню. Потом горло болело. Я тебе сейчас заварю травки, если заболит, то скорей пройдёт.

— Но это же сон? — спросила Алина.

— Сон? — Тая насмешливо обернулась к ней. — А, впрочем, думай, что хочешь.

Она поставила на стол дымящуюся чашку с ароматными травами и села напротив.

Несколько минут Тая смотрела на Алину задумчиво, исподлобья.

— Какая же ты смешная, сестра, — весело сказала она, наконец, — знаешь, я много раз думала, а что, если бы тебя похитили, а не меня. Хотела бы я такой жизни? Не знаю, наверно, нет.

Тая говорила как-то совсем по-взрослому, и во взгляде её сквозила странная мудрость, необычная для двенадцатилетней девочки. Она была похожа на волчонка — злая, язвительная, дикая.

— Да ладно тебе! — вдруг рассмеялась она. — Что ты, как отмороженная. Хотя да. Пей скорее, согреешься. На вот.

Она сняла с плеч пуховую шаль и подала сестре.

Алина закуталась в шаль, продолжая дрожать, и обеими руками обхватила горячую чашку. Она склонилась над отваром, вдыхая ароматный пар и постепенно согревалась, успокаивалась. Сделав маленький глоток, девочка ощутила, как приятное тепло разливается внутри. Странно, но это всё меньше походило на сон. Во сне не бывает таких ярких переживаний, связанных с телом. Ведь там, пока мы летаем в странных грёзах, наше тело обычно спит в тёплой кровати, оно не мёрзнет, не греется, не может ощутить столько оттенков восприятия…

— Твой чай вкуснее конфет, — сказала Алина, и Тая рассмеялась.

— Ну, наконец-то, — вздохнула она с облегчением, — снегурочка оттаяла. Давай уже рассказывай.

— О чём? — не поняла Алина.

— Ну, как о чём? Какими ветрами в наши края?

— Я не знаю, — пожала плечами Алина, — это ты мне скажи.

— Ладно, — кивнула сестра.

Алина вдруг увидела, что они совсем не похожи. Лицо у Таи, хотя и круглое, было худое, и она щурилась, будто пытаясь увидеть то, чего не разглядеть обычным человеческим зрением. Девочка склоняла голову вниз, смотрела настороженно, исподлобья, ну точно как волчонок. Тая точно не стала бы растерянно хлопать ресницами, как Алина, и широко открывать свои ясные глаза, от постоянного прищура было даже не видно, какого они цвета. На ней была непонятная мешковатая одежда, подпоясанная простой витой верёвкой, из-под этого импровизированного платья торчали худые ноги в шерстяных носках. И голос у Таи был более низкий, чем у писклявой Алины.

— Знаешь, что, — сказала Тая, — не увлекайся этой фигнёй, которую ты рисуешь. Мне тоже всё это приходит, но Тамара говорит, что это не наша магия.

— Я ничего не рисую, — возразила Алина.

— Да ладно тебе, — отмахнулась Тая, — ты можешь маме пудрить мозги, но не мне. Сама всё знаешь, перестань дурить.