Время святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко. События и люди

Итак, Киевская Русь к 987 году окончательно вышла из затяжного десятилетнего кризиса. Византия же не только в этом кризисе оставалась – она находилась в его эпицентре. И в лице императоров Василия и Константина она вынуждена была просить о помощи. Прибытие византийских послов, о которых Лев Диакон или Михаил Псел не упоминают, поскольку в их восприятии это было связано с недопустимым унижением достоинства империи, а для Нестора – несущественно в пространстве его концепции, состоялось на стыке весны и лета 987 года. К этому времени Владимир Святославич смог укрепиться во власти, избавиться от опеки окраин и обрести авторитет – он с максимальной пользой и эффективностью для себя и для страны использовал те годы, которые Василий II, его византийский коллега, растратил в интригах и попытках удовлетворения своего тщеславия. Элита Киевской Руси видела в своем великом князе безусловного лидера. Обратим внимание: Владимир Святославич добился этого не террором, не сталкиванием друг с другом противоборствующих сторон, не раскрепощая страсти в надежде играть на человеческих пороках! Он добился этого рассудочной осторожностью, выявлением целесообразностей для всех уделов и сословий, нахождением баланса интересов и созданием ощущения защищенности и уверенности, что завтрашний день будет не хуже нынешнего. На примере усмирения мятежных радимичей видно, что Владимир Святославич благоразумно держался в стороне от тех случаев, когда невозможно было избежать, хоть и умеренных, репрессий. На примере волынян становится понятно, что князь отнюдь не склонен акцентировать концепцию завоевания «ради умножения славы и величия», выдвигая на первый план концепцию «защиты традиций», выступая гарантом такой защиты. Можно сказать, что имея, в сравнении с Василием II, куда менее благоприятные исходные позиции (вчерашний изгой, робичич, правитель в дальнем окраинном уделе с нехорошей репутацией, полное отсутствие поддержки в киевской элите), Владимир Святославич добился такого политического качества, о каком византийскому императору оставалось только мечтать.

Из содержания несторовой летописи очевиден стиль Владимира Святославича во внутренней политике и, в том числе, в вопросе «выбора веры». Он ничего не декларирует, не требует и ни на чем не настаивает. Он ставит вопросы, вызывает к беседе, провоцирует к мысли, не раскрывая до времени своих позиций, он косвенными мерами подталкивает всех в нужном направлении. Он, как опытный садовник, ждет, когда плод созреет, ждет, когда посеянные зерна дадут всходы и когда не он, а кто-то, выражая общее мнение, произнесет: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а была она мудрейшей из всех людей». И выходит так, что, принимая «греческий закон» (т. е. православие), князь Владимир Святославич становится продолжателем ее дела и, кстати, через это окончательно обретает легитимацию в общем мнении. И принятие «греческого закона» (т. е. православия) осуществляется не через силу, не через террор, а как бы по общему мнению, так что остается только задать вопрос: «Где примем крещение?». Потому, что вопрос о том, «примем» или «не примем», отпадает сам собой.

Византийские послы прибыли – о чем, конечно, менее всего подозревали – именно тогда, когда вопрос о крещении Руси созрел и осталось только вслух произнести решение. И поскольку столь же сам собою решился вопрос о том, чтобы принимать именно восточную ипостась христианства, то византийским послам отказать было невозможно. Однако, это вовсе не означает, что в тот момент Владимир Святославич перестал быть политиком, тем более таким, который продолжает дело своей бабки.