Время свинга

— Где Ламин? — Я не успела ей ответить: взревели горны, началось главное мероприятие, и я, откинувшись на спинку стула, недоумевала, не поняла ли я на самом деле неверно все, что, как я была так уверена две предыдущие недели, понимала. Ибо теперь на плац в костюмах вышел парад детишек, все — лет семи или восьми, — одеты вождями африканских наций. Они шли в кенте и дашики[133], в воротничках Неру и костюмах сафари, и у каждого была своя свита, состоявшая из других детей, переодетых охранниками: темные костюмы и темные очки, говорили в фальшивые рации. У многих маленьких вождей рядом шли их маленькие жены, помахивая маленькими сумочками, хотя Дама Либерия[134] шла одна, а Южная Африка явился с тремя женами[135]: те, идя следом, держались за руки. Глядя на толпу, можно было подумать, что никто в жизни не видал ничего смешнее, и Эйми, также считавшая это уморительным, стирала с глаз слезы, когда тянулась обнять Президента Сенегала или потрепать по щеке Президента Кот-д’Ивуар. Вожди шествовали мимо отчаявшихся вспотевших солдат, а затем — перед нашими местами, где махали и позировали для фотоснимков, но не улыбались и не говорили. Затем оркестр прекратил реветь приветственные ноты и пустился в очень громкое медное исполнение национального гимна. Стулья наши задрожали. Я повернулась и увидела, как во двор по песчаной почве с рокотом вкатились два массивных автомобиля: первый внедорожник походил на тот, в котором четырьмя месяцами раньше ездили мы, а второй — настоящий полицейский джип, вооруженный так, что напоминал танк. Около сотни детишек и подростков из деревни бежали рядом с этими автомобилями, за ними, иногда — перед, но неизменно в опасной близости от колес, ликовали и улюлюкали. В первой машине, высовываясь в люк, стоял восьмилетний вариант самого Президента в роскошном белом бубу[136] и белой куфи, держа в руке трость. Подобие соблюдалось: он был так же темен, как Президент, и у него было такое же лягушачье лицо. Рядом стояла восьмилетняя блистательная красотка примерно моего оттенка кожи, в парике и облегающем красном платье, и швыряла в толпу горстями «монопольные» деньги. В борта машины тоже вцеплялись маленькие агенты службы безопасности в черных очочках и с пистолетиками, которые наводили на детей, а те иногда в восторге разбрасывали руки, подставляя маленькие груди под прицелы своих сверстников. Рядом с машиной трусили две взрослые ипостаси тех же агентов охраны, в таких же нарядах, но без пистолетов — по крайней мере, я не заметила, — и снимали все происходящее на новейшие видеокамеры. В полицейском джипе, замыкавшем процессию, маленькие полицейские с игрушечными автоматами делили места с настоящими полицейскими, у которых были настоящие «калашниковы». И маленькие, и большие вскидывали оружие вверх — к восторгу детворы, которая бежала за машиной и пыталась взобраться в джип сзади сама — дотянуться до места силы. Взрослых, среди которых я сидела, казалось, разрывает между улыбчивыми приветствиями — когда камеры разворачивались к ним, чтобы его поймать, — и криками ужаса от того, что всякий миг машины грозили столкнуться с бегущими отпрысками этих взрослых.

— Двигайся, — услышала я крик настоящего полицейского настойчивому пацаненку у правого колеса, который выпрашивал сласти. — Или мы тебя задавим!

Наконец машины остановились, миниатюрный Президент выбрался, подошел к настилу и произнес краткую речь, ни слова из которой я не услышала, потому что завелись динамики. Никто другой тоже ничего не расслышал, но все мы засмеялись и захлопали, как только она завершилась. У меня возникла мысль, что, явись сюда сам Президент, воздействие мало чем бы отличалось. Демонстрация власти есть демонстрация власти. Затем встала Эйми, сказала несколько слов, поцеловала человечка, взяла у него трость и помахала ею в воздухе под бурные крики. Школа была объявлена открытой.