Время своих войн 1-2

— Спасибо! — сердечно благодарит Леха. — Сперва про бога. Я так понимаю, земля русская вся под Богом. Этого никто не отменял. Но от недавнего времени либо сам бог обмельчал, съежился, либо, как воскликнул когда–то какой–то немецкий урод — «Бог умер!», и уроды местные, неместные и вовсе непонятные, поняв свою безнаказанность, подхватили, с ожесточением взялись резать русского бога на куски. Многорукому бы, типа какого–нибудь Шивы, лишние руки, считай, с рук, но бог Русь — это бог–человек, языческий ли, христианский, никогда не мутировал, отличался лишь собственными размерами и столь же несоразмерным отношением ко всему: любить, так любить, драться, так драться, прощать, так прощать. А жив он был — что, собственно, заставляло биться его исполинское сердце — верой, что является исконной принадлежностью земли русской — для всех ее обитателей, и неделим, как она сама.

— Ух! — выдыхает кто–то. — Хорошо сказал!

— А то ж! — слегка рдеет Леха. — Сейчас про нас скажу, про нацию, дозволяете?

— Валяй! Только чтобы насерьезе, без выпендрежа.

— Здесь Извилина прав — нации нет, пока нет идеи. Есть идея — есть нация. Озвучивает идею царь, или какой другой генсек, он же ее проводит. История народа принадлежит Царю — заявил как–то Николай Карамзин. И тут я с ним согласен на все девяносто девять!

(Леха всегда, как бы пьян не был, оставляет себе процентик на отступление.)

— Не тот ли самый, который написал «Всемирную историю Карамзина»? — пытается блеснуть эрудицией Миша — Беспредел.

— Может таки «Всемирную историю России»?

— Или всемерную?

— Неважно, — отрезает Седой. — Главное, мысль мерная. Продолжай, не слушай неучей!

— История народов принадлежит их лидерам, тем, кого время и интриги выбросило на поверхность, подставило под ответственность перед последующими поколениями. Поколениям, которые живут при «царях» ответственности за содеянное не добиться, мстят поколения будущие, мстят памятью, мстят памяти о них, многократно ее перетряхивая… Но мы–то пытаемся, а не только мыслим про это?

И Леха, не дождавшись ответа, продолжает.

— Пытаемся. Всякую Историю надо начинать с дееписания, что опять–таки, учил, находим у Карамзина, — постольку–поскольку, мерилом всему выступают дела… Наше дееписание собственными жизнями по страницам собственной истории.

Сергей — Извилина не хочет разочаровывать, потому оставляет при себе, что Карамзин, когда писал — метался, взяв по сути «высочайший заказ» на то, чтобы осуществить правку русской истории в пользу дома Романовых, их немецкого взгляда и идей, писал — то по совести, то под давлением членов собственной партии, поскольку был масон, то опять увлекаясь, без оглядки ни на что. Русская история способна увлечь за собой, но не в болото, не в бездну, какими бы сусанинскими тропами не пытались плестись и вести за собой историки, чистых родников никак не миновать, на них натыкаешься повсеместно, умереть от жажды невозможно — истинных чистых проявлений человеческих характеров несть числа…

— История слоиста …

— Черта–с–два! История дырява! Она настолько дырява, что кажется состоит из одних дыр и непонятно на чем держится. Сами дыры сшиваются наживую стороной заинтересованной. А как — просто диву даешься! Дела славные либо замалчиваются, либо выворачиваются наизнанку, в других прискорбных сделано все, чтобы скрыть истинного виновника.

— Вот рисовальщики! Ей богу, люблю, когда Извилина речь толкает — втрое от сказанного начинаешь себя уважать! — но и Леха иногда способен загнуть такое, что… В общем, Серегу на царство, а Лешку его замполитом!

Седой кашляет в кулак.

— Сашка, вот ты человек верующий, что бы сказал на все это?

Сашка думает, что в отечественной истории можно настрогать всякого, но подавать надо холодным умом — только тогда эту строганину можно вкушать. В чтобы ином виде? Когда не улежалось? Могут обвинить в дикарстве, в поедании сырого мяса, людоедстве. И только то сырое, что уморожено на костку, не считается сырым.

— Кто верует, что победим сейчас — становись по правую руку от меня, кто не верует — по левую, но ломать, как хотите, будем вместе. Вместе же и удивляться, когда победим! — говорит Сашка — Снайпер и добавляет чуточку сконфуженно: — Я лично это очень удивлюсь.

— Да! — говорит Петька — Казак и «несет туман», лишь ему понятный. — Я в смысле — про «левых». От побед «левых» много что помельчает, но это не потому, что отстали, а от того, что потом ни за что не сознаются, что «левыми» в этом деле были…

— Если что и нужно, так это приказ: «Ни шагу назад!», и все к нему сопутствующее, включая штрафные роты, — всерьез говорит Седой. — Без этого, скажем прямо, хана России…

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):