Время своих войн 1-2

На английском жестикулировал (по местным меркам) достаточно бегло. Обязался увезти в Европу, чем покупал на какое–то время их преданность, без стеснения давал и другие обеты, то есть, жил (вел себя) согласно местным традициям — обещать много больше, чем можешь или намериваешься сделать — цивилизованно. Прослыть щедрым человеком в подобных странах достаточно легко. Но Петька — Казак обелил кредит тем, что сразу же выложил «на семью» четыре тысячи долларов — сумму для здешних мест огромную, более чем достаточную для двух билетов в Европу и выполнения всех формальностей по подгонке документов. Видел как радовался за свою новую семью его подопечный, и был недоволен, что далее во всем приходилось пользоваться преимуществом зигзага — ложью как хочешь вертишь, а правде путь один. Чувствовал себя тошно, потому как знал расклад наперед. И сверх расклада знал, что если будет когда–либо судьба еще раз встретиться с этой семьей — горевать по их «ушедшему белому», и сразу же, пока не зарезали, предлагать, как компенсацию, нового. И если к этому времени не будет под рукой Лешки, или иной «ходячей белой надежды», то ожениться самому на молодой мумбе или ее сестре–вдове. Родственные отношения в вопросах уничтожения себе подобных, все–таки самые крепкие.

…Сделал все, о чем просил Извилина, включая то, что на последнем отрезке маршрута геолога не уберег. Не самого худшего из людей, которых ему приходилось когда–либо «стирать», но заработавшего исчезновение из списков по факту готовности продаться чужим, в клювике снести те секреты, в которых не был уверен, но в которых, к последнему в своей жизни восторгу, смог убедиться. Казак бесился от мысли, что предательство может быть столь симпатичным на характер. И теперь сердился на Извилину, что тот не торопится принимать от него ни отчет, ни образцы с бумагами, которые заложил в известный лишь им двоим схрон, и тому, что держался словно ни в чем ни бывало, удивляясь камушкам, которым никак удивляться не должен, едва ли сердясь на то, что он, Петька — Казак, как бы протестуя, доставил с того района еще и два живых образца, но под другую, наскоро состряпанную легенду…

Врать средь своих не положено, но присочинить — Петька утешался тем, что именно «присочинил» — не возбраняется.

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

«Израиль объявил о намерениях заказать Германии строительство нескольких военных кораблей — двух корветов MEKO и подводной лодки типа Dolphin, и выразил надежду, что проект будет профинансирован немецким правительством…»

/Deutsche Welle — Hannoversche Allgemeine Zeitung/

«США арестовало собственность 128 официальных лиц и 33 организаций Зимбабве. Это было сделано по личному приказу президента Джорджа Буша за препятствование развития демократии в стране. В официальном заявлении говорится, что США давно просили правительство Зимбабве прекратить притеснение гражданского общества, прессы и политической оппозиции и восстановить законность. Отдельно указывается на то, что прошедшие парламентские выборы не были ни свободными, ни честными. Официальный Вашингтон особо подчеркнул, что «эта акция направлена не против народа Зимбабве, а против тех, кто больше всего повинен в его бедственном положении…»

/РИА «Новости»/

(конец вводных)

----

Седой, случаясь, чудачит.

— Слушай как лес дышит!

И под это отправляет в самую чащобу, потом заставляет рассказывать. Седой (с Михея ли заразился?) верит, что лес живой и обладает разумом. Стараются не разочаровать.

— Утром дышал бодренько! — бойко докладывает Лешка.

— Но с присвистом! — делает поправку Казак.

— С полудня ровнее стало, словно отдыхал.

— Но еще присвистывал, — утверждает Казак. — Через раз и едва слышно.

— Свистишь! — сомневается Леха. — Наговариваешь! К обеду ровненько было, без заморочек.

У меня слух тоньше. Природный! Твой — городской. Звукозасранный!

— Миша! Тебе в лесу жить приходилось. Как дышал? — просит уточнить Седой.

— Утром удивленно, но и снисходительно, будто бы знал: что ждать, с полудня с недоумением, словно не знал, дышать ли вволю, не коснется ли его.

— Что не коснется?

— Откуда я знаю? — дивится Миша.

Но сходятся в одном.

— Сейчас не дышит! Затаился.

— Ждет?

— Может и ждет — похоже так.

— И чего?

— Того, что дождаться не хочется.

— В бору порубщиков ждать? — бросает догадку Миша.

— Туда им не пробиться. На закрайке делянку присматривали.

— Кому веселье?

— Пусть Миша сбегает — он медведей не боится.

— Только чтобы ломалось у них там все от естественных причин, — наставляет Седой.

— Руки–ноги тоже! — вставлял Петька — Казак. — А вообще–то стоило бы повыдергивать…

— Брось, они люди подневольные.

— На денежных халтурках подневольных нет.

— Но колеса больше сюда не волоки!

И вспоминают как в один год Миша «разул» гусеничный трактор, не оставив собственного следа, доставив репутации тому месту, как «темному». А кому еще, как не лешим, красть ненужное неподъемное железо?..

— Так может Петровича?

— Петрович куда бы не нацелился, остальным за ним пыль глотать!

Лихих глаз дым неймет. Замполит не стесняется льстить, без стеснения и уязвляет.