Время своих войн 1-2

В разведротах ВДВ взвода малюсенькие — по 14 человек, два отделения — каждое одновременно экипаж БМД — боевой машины десанта, легкой дюралевой коробки, которая непонятно как всех умещает. Чего это стоит — знают только они и еще, быть может, те конструктора, которые эту игрушку придумали. Вложили универсальность — мечту ребенка, чтобы бегала, как гоночная, плавала, летала… ну, по крайней мере, сверху вниз — с парашютом. Чтобы отстреливалась на все стороны всяким–всяким; три управляемые противотанковые ракеты, полуавтоматическая пушчонка, три пулемета, да еще чтобы бортовые стрелки могли свои автоматы высунуть, и тот, что сзади, тоже… Только вот тесно. Но тут, как говорится: «Лучше плохо ехать, чем хорошо идти!» — давняя поговорка, а для разведки очень актуальная…

— Первый взвод — все!

— Третий взвод — все!

— Второй взвод? Взвод — почему молчим?

— Сержанта нет.

— Что?! Доложите!

— Сержант Байков отсутствует по невыясненным причинам!

— Где видели в последний раз?

— На прочесывании.

Разом смотрят в сторону подлеска. Показывается фигура — уже понятно, что один идет, а поперек него второй навален, увязанный стропой. Подходит, пошатываясь под тяжестью, аккуратно роняет в ноги.

— Вы бойца забыли, товарищи лейтенанты?

В ответ что–то сказать надо, а что скажешь? Неловко всем.

— Хозвзвод, значит?

— Так точно! Но ищите на губе. Я самовольно с губы отлучился…

…Каждый новый человек — новые проблемы.

— Вместо кого думаешь? — спрашивает лейтенант другого лейтенанта.

— Вместо Калмыкова — он первогодок, а уже службой тяготится — забурел!

Лейтенант (который ротный) морщится, лейтенант (который взводный) понимает причину — это столько бумаг заполнить: рапорт надо составлять, основание выдумывать. Бумажной работой все молодые тяготятся.

— Что–то в нем не то, — говорит взводный. — Темненький он какой–то. Словно с пятнышком.

— Тогда, может — на хер?

— Но талант… Много у нас в роте талантов?

Придется все–таки писать — понимает лейтенант, который комроты. Талантов много не бывает, хоть с ними и тяжело. Чем больше талантов — тем больше неприятностей.

— Подъем переворотом? Норму делает?

— Проверил. Полста.

Полста это даже больше, чем пять норм.

— Со стрельбой как?

— Говорит — охотник. Промышлял.

— Бег?

— Не знаю. Лукавит что–то. Говорит, с утра до вечера может бежать — от егерей бегал. Проверить возможности нет. По кругу, что ли, пустить? Он сейчас на губе — удобно… Можно договориться — там на него сердитые…

— Я — казак вольный! — к месту и не к месту говорит Петров, отчего к нему и прилипает прозвище «Казак», а еще и «Петька», но это не столько по фамилии — Петров, как из–за удивительного внешнего сходства с персонажем фильма «Белое солнце пустыни». Был там этакий «Петька — Петруха», со ссадинами на лице. У Петрова ссадины неизменное, еще и привычка в драке укоризненно выговаривать своему противнику: «Личико–то открой!». В общем, это было предопределено — Петька! Или (что чаще) — «Петька — Казак».

«Петька», «Петруха», «Казак» имеет привычку ввязывался в драки по любому, самому мелкому поводу. Должно быть, из–за своего маленького роста.

На воскресном построении его видит комполка, когда, бодро чеканя шаг, проходит перед ним очередная стрелковая рота, весьма озадачивается и, подозвав к себе командира батальона, недовольно спрашивает:

— Что за сморчок? Твой?

— Некоторым образом.

— Что значит — некоторым образом? Все стройно идут — как «опята»! А этот? Что это за «подгрёб», я тебя спрашиваю?

Комполка — заядлый грибник. Все знают об этой его страсти, да и он сам больше подыгрывает — «держит образ». Может похвалить: «Молодцы! Боровики!», а распекая какого–нибудь молодого офицера, назвать его «бледной поганкой» — самое страшное из его уст ругательство.

— Редко видим. Губарь.

— Губарь, но талантливый, — вмешивается начальник штаба. — Сейчас на него заявка из разведроты.

— Ну так переводи! Чего тяните? Всю корзину портит!..

Разведроте, в отличие от других рот, разрешается быть «разношерстной» — там задачи разнообразнее.

Петька за короткий срок становится личностью известной, едва ли не легендарной…

— Дежурный по роте — на выход! — негромко, не сходя со своего места (тумбочка дневального, телефон под руку, сварная решетка ружпарка с левого бока…) командует Петька, зная, что хрен сейчас этого дежурного добудишься — ночь на дворе, принесла же эта нелегкая «помощника дежурного по части», если судить по повязке. И докладывает сам: сколько человек, и что в роте — все, отсутствующих нет, рота отдыхает. Спит, короче.

«Пом. деж. части» кивает и, ни слова не говоря, идет по широкому коридору, между красиво, борт к борту, заправленных шинелей с одной стоны и бушлатов с другой, в сторону, где многоголосый храп.

Петьке от «тумбочки» отлучаться нельзя, не подсмотреть — что он там между коек делает, хотя, по идее, кто–то должен сопровождать. Два недремлющих обязаны быть.

Помдеж возвращается. Кивает. Вроде бы в порядке все. Только Петьке в фигуре его что–то не нравится…

— Стоять! — орет Петька громким шепотом. — Руки вверх!