"Господа люди, господа люди... - раненой птицей заметался герр Краузе, беспомощно хватая за рукава. - Ради всего святого..." Он стал жалким и растерянным. "Нельзя, барин, - выдавил старик, почерневший от угольной пыли, - рудничный газ..." Немец совсем обезумел. Расталкивая рабочих, он бросился к яме. Его еле оттащили. В отчаянии все сгрудились на краю колодца, страшного, как адская пасть. А где-то в его чреве был замурован ребенок. Лаврентий ясно видел девочку в боковой штольне. Прислонившись к камням, она в ужасе закрыла лицо руками, не в силах даже заплакать, и Лаврентий узнал в ней себя, когда в грязных сенях лежал на коленях у мертвой матери, вперившись в темноту. "Спускай", - твердо произнес он, шагнув к корзине. Какая-то неведомая сила исходила от него, и ей было невозможно противиться. Его огромные глаза горели огнем, словно впереди у него была тысяча жизней. Спустили. Пахло гнилой могилой, он задыхался, смрад ел глаза. Временами он двигался, как крот. Но девочка, по счастью, была недалеко. Разбирая завал, Лаврентий старался ее успокоить, и его голос впервые звучал ласково и нежно. Она прижалась к нему в кромешной тьме, а он отворачивался, стараясь не оцарапать ее небритой щекой. Но обратной дороги ей было не выдержать. Ядовитые пары продолжали скапливаться, проникая в легкие вместе с отравленным пылью воздухом. И тогда Лаврентий оторвал с рубахи лоскут, ударил себя ножом в предплечье. Смочив тряпку в крови, приложил к лицу девочки...
Кашель разрывал ему грудь, когда он нес ее на руках, дорогой длинной в судьбу. Сам он потерял много крови и уже не смог перелезть через ивовые прутья. Из последних сил дернул веревку и опрокинулся на спину, сцепив руки, застыл.
Наверху бросились растирать ребенку виски, целуя его, отец благодарил небо, которое равнодушно взирало на воздетые руки. Потрясенные чудесным спасением, плакали женщины, прижимая к юбкам босоногих детей, обомлевшие мужчины с благоговейным ужасом косились на иконы. Улучив момент, священник тряхнул космами, и над долиной, ломая тишину, торжественно и радостно полилась "Богородица".
А со дна бездны Лаврентий Бурлак смотрел на солнце.
Но не увидел его.
Он умирал слепым.
* * *
- Какие шансы у нас? Если в ту яму прыгнем? - спрашивает "Второй".
- Я скажу! - Петька Казак в разговор лезет клином. - Пятьдесят на пятьдесят! Либо получится, либо нет - остальное побоку. Точная циферь для лукавых!
Доброе слово злого не уймет. Время пришло злых слов и дел.
- Логика - враг рассудка? Хорошо. Возможные потери?
- Общие? - просит уточнить Сергей-Извилина.
- В нашей группе.
Извилина медлит.
- Расчетные - от восьмидесяти процентов состава.
Кто-то ахает, кто-то тихонько свистит сквозь сжатые губы.
- Ого!
- Ты всерьез? То есть, выживут один-два? Тогда какой смысл?
- Это в случае абсолютного успеха операции. Если успех будет частичный, то выживших будет больше.
Если бы кто другой сказал, а не Сергей, не поверили бы, но раз сам Извилина шансы перетрясает, раз рот раскрыл, следует уши вострить - у него концы с концами всегда сходятся - видит и просчитывает много дальше остальных. Пробовали выяснять - как такое удается? Что тут? Больше походило на мозговое шаманство - неизвестно с чего угадывал.
- Напарадоксил, блин, на нашу голову...
- Ну, раз Серега... Он у нас оракул, как скажет - так будет.
- Есть что добавить?
- Ничего, кроме того, что если ты не идешь на войну, когда она только зарождается и выглядит, как непослушный ребенок - война приходит в дом и начинает не по-детски шалить.
- Если речь идет о каком-нибудь ядерном шантаже, то я - пас! - заявляет "Третий". - Не по мне эти игры. Одно дело ихние игрушки уничтожать вместе с обслугой, другое дело самим такой херовиной размахивать. Даже, если и понарошку. Ведь понарошку? - с надеждой спрашивает он.
- Никакого ядерного шантажа, никаких захватов ядерных боеголовок или ядерных станций. Натуральная войсковая операция по взятию города, со всеми вытекающими; как так - уничтожением объектов инфраструктуры, командных центров и... Ну, сами понимаете.
"...и сопутствующими жертвами среди мирного населения" - добавляет каждый про себя.
- Политический аспект? Последствия?
- Должно волновать? - возмущается Петька-Казак.
- Вопрос был Извилине.
- Непредсказуемые. Но исхожу из следующего. Когда бьют шестерок на глазах хозяина, а он сделать ничего не в состоянии - авторитет его, хотя бы в глазах тех же шестерок, уходит в никуда. На какое-то время остановит планы по расчленению России и готовящееся, после ряда провокаций, вторжение голубых касок в Белоруссию. Никто не возьмется гарантировать, что групп, подобно нашей, не существует, как и то, что они предпримут в следующий раз.
- Хочешь сказать, еще есть? Мы первые начинаем? - спрашивает Казак.
- Вопрос не обсуждается.
Не обсуждается, так не обсуждается, все люди военные. Сказано "от сих до сих", значит, так надо, и так будет.
- Остановим?
- Остановить? Нет. Но отсрочим на какое-то время, а там... Авось!
"Авось" - это уже кое-что, это близко к результату.
- Чем сильнее их огорошим, тем...