Время таяния снегов

Услышав эти слова впервые, Кайон обиделся и сказал ребятам:

– Считает нас неспособными к военным делам. Подумаешь – сам повоевал, а другим нельзя!

Саша робко вступался за учителя:

– Нет, ребята, он прав. Война только издали кажется привлекательной. Вот в Ленинграде…

– Слышали,– перебивал его Кайон.– Я не говорю о блокаде, а о настоящем бое, когда идет рукопашная схватка или ждешь с замиранием сердца приближения вражеского танка, чтобы кинуть в него гранату.

– У тебя представление о войне только по кинокартинам,– отмахивался от него Саша, и глаза у него становились грустными.

Ребятам нравилось на рыбалке. В палатке понемногу копились книги, которые приносил Ринтын из библиотеки. Пришлось даже сделать небольшую полочку. День за работой проходил незаметно. Надо было перерабатывать весь улов, а рыба ловилась не только ночью, но и днем. Самое трудное заключалось в том, чтобы вытащить носилки с рыбой на крутой склон, где были вырыты ямы для собачьего корма. Сложенная в них рыба кисла, а такую собаки особенно охотно ели зимой.

33

К осени погода ухудшилась. Все чаще налетал ветер, и спокойная гладь Въэнского лимана покрывалась рябью волн. Ринтын с беспокойством наблюдал за пляшущими на волнах поплавками, опасаясь, что веревка запутается в блоке и тогда придется бежать за лодкой на промысловый участок колхоза.

В этот вечер поднялась настоящая буря. Низкие рваные тучи неслись над лиманом, роняя на землю редкие, но крупные капли. Никому не хотелось вылезать из теплой палатки, где гудел в печи огонь и дрожало пламя стеариновой свечки. Дежурили на улице по очереди. Ринтын с Сашей лежали на вытертых оленьих шкурах, и Саша по обыкновению рассказывал о Ленинграде.

– Перед войной мы жили на даче под Ленинградом, в деревне Ижоры, недалеко от станции Елизаветино. Когда идешь от станции, путь лежит по лесу. Волков там, правда, никто никогда не встречал, но все же боязно, особенно ночью, а еще хуже в грозу…

– Никогда не видел грозу,– перебил Ринтын,– а вот в книгах о ней много пишут, даже драма есть у Островского “Гроза”.

– С непривычки, конечно, страшно. Кажется, что небо раскалывается на куски. Сначала яркий свет, а потом ужасный грохот. Что самое интересное – гремит гром и сверкают молнии, дождя нет, хотя все небо в низких темных тучах. А потом гроза начинает уходить: немного тишины – и начинается проливной дождь.– Саша помолчал и добавил: – Наверное, пора вытаскивать сеть.

Ринтын откинул вход в палатку, и ворвавшийся вихрь задул свечку. На улице выл ветер. На сушилах с глухим стуком билась о перекладину юкола, мелкий песок со склона больно бил в лицо.

– Кайон, где ты-ы-ы? – крикнул в темноту Ринтын.

– Ту-та! – отозвался из темноты Кайон.

Он сидел, скрючившись от холода, у самой воды в брезентовом плаще – единственном на всю бригаду.

– Не могли выбрать другого места для рыбалки,– ворчал он, как всегда.– Надо же додуматься выбрать именно кладбище… Ну, потянем, что ли.

Ребята впряглись в мокрую скользкую веревку и уперлись ногами в податливую гальку. Сеть шла непривычно тяжело, удалось сделать лишь несколько шагов.

– Все,– отпуская веревку, сказал Кайон,– блок запутался. Придется шагать за лодкой.

От этих слов на душе у ребят сразу стало холодно. Кому охота плестись пять километров в бурю и дождь!

Ветер хлопал брезентом палатки, видимо, сорвалась прижатая камнем пола, и по-прежнему глухо постукивала юкола. Всем было ясно, что оставить так сеть нельзя. Ее может волнами закрутить и порвать.

– Что ж, Ринтын,– сказал Кайон,– потянем с тобой жребий, кому идти.

– А почему вы меня не считаете? – возмутился Саша.– Ведь я тоже член бригады.

– Ничего, в хорошую погоду разберемся,– отмахнулся от него Кайон,– ты сейчас лучше помалкивай.

– Нет, уж на этот раз я не позволю! – продолжал шуметь Саша.– Что это за дискриминация?

– Что это за слово ты загнул? – заинтересовался, как всегда, Кайон.

– А то слово, что вы меня, как русского, отстраняете от трудной работы не первый раз!

– Ты это брось,– сердито сказал Кайон,– знаешь такие длинные слова и не понимаешь, что мы бережем твое здоровье. Не забывай, что пережил блокаду. Тоже скажет – дискриминация.

– Но ведь пойти и сказать, чтобы пригнали лодку, совсем не так трудно,– настаивал Саша.

– Ты пойми, Саша, если в такую погоду никто не захочет сюда вести ее, придется самому,– попробовал убедить Сашу Ринтын.

– Не напугаешь,– отрезал Саша,– не хуже вас умею управляться с веслами.

– Ну ладно,– решил прекратить спор Кайон,– пошли в палатку и потянем жребий.

В душе он был почти уверен, что Саше идти не придется.

Но Кайон ошибся. Самую короткую спичку вытянул Саша. Он торжествующе посмотрел на притихших от неожиданности товарищей и бережно, как драгоценность, положил на ладонь обломанную спичку.

Ринтын и Кайон озадаченно посмотрели друг на друга.

– Скидывай плащ,– скомандовал Саша Кайону,– я не хочу мокнуть под дождем. Ну, что вы онемели?

В это время у Ринтына в голове возникла мысль:

– Пожалуй, нет необходимости идти в такую погоду за лодкой. У меня есть план, в который я сейчас вас посвящу.

– Торжественное начало,– заметил Кайон.