Время таяния снегов

Заведующий красной ярангой пригласил Ринтына попить чаю. Но старик тоном, не допускающим возражений, сказал:

– Он будет пить чай у меня.

Знакомый запах костра ударил в нос – Ринтын, согнувшись, вошел в ярангу. Когда глаза привыкли к полумраку, он разглядел возле костра девушку. Она помешивала горящие веточки полярной ивы, собирая их под закопченное дно огромного чайника.

– Это жена моего внука,– сказал старик.– Все мои сыновья и внуки с утра поехали в Въэн.

Овто оказался словоохотливым собеседником. Правда, словоохотливость его выразилась в том, что он без конца задавал вопросы и тут же комментировал ответы Ринтына.

Улучив минуту, Ринтын спросил старика, сколько ему лет.

Старик задумался. В голове Ринтына уже рождалось начало очерка “Последний шаман”: “Седой как лунь старик повел помутневшими от времени глазами…”

Старик не отвечал на вопрос Ринтына. Его молчание было обдумыванием очередного вопроса.

– В Улаке – колхоз?

– Колхоз,– ответил Ринтын.– Уже давно колхоз, я даже не помню, когда его в нашем селе не было.

– Мы только вступили. Думали, совеем без оленей останемся. Ничего, часть оленей все же оставили, а остальные стали колхозными. Большое стадо получилось, трудно будет его пасти. И как дальше жизнь пойдет?

Ринтын пустился в объяснения. Он рассказал, что такое колхоз, как будет распределяться продукция среди его членов.

Старик слушал и молча кивал головой, изредка выпуская клубы табачного дыма.

– Коо,– с сомнением покачал он головой,– посмотрим, что будет. Откочевывать теперь некуда – там якутская земля, чужая.

На коленях у Ринтына, как у заправского журналиста, лежал блокнот, и он время от времени делал записи. Старик, видимо, знал, что это такое, и умолкал, как только Ринтын брался за карандаш.

Когда был допит чай, Овто потянулся за блокнотом, внимательно просмотрел записи. Ринтын испугался: а вдруг старик знает грамоту?

Овто вернул блокнот.

– Како, словно мышь наследила на снегу. Что же ты там написал?

– Наш разговор,– ответил Ринтын.– Потом по этим записям напишу рассказ о твоей жизни.

– Мал ты писать о моей жизни,– спокойно и уверенно сказал старик.– Сначала поживи столько, сколько прожил я.

– А сколько тебе лет? – спросил Ринтын, надеясь на этот раз услышать ответ.

– Ладно,– сказал Овто,– так и быть, покажу, сколько мне лет.

Старик поднялся.

– Пошли со мной…

Ринтын едва поспевал за стариком. Овто шагал широко и легко, перепрыгивая через снежные заструги. Молчали всю дорогу, пока не поднялись на заснеженную сопку.

Красный солнечный шар сидел на вершинах далекого хребта.

– Смотри туда! – И старик показал рукой на далекие горы.– Эти горы видны хорошо из той тундры, где я родился. А когда я был вот такой маленький,– старик показал на метр от земли,– этих гор еще не было…

Ринтын вопросительно посмотрел на Овто, ожидая объяснений. Но лицо старика было непроницаемо спокойно. “Очерк не получится”,– думал Ринтын, спускаясь с сопки вслед за стариком. Когда Ринтын повернул к красной яранге, Овто окликнул его:

– Подожди, зайдем ко мне в ярангу!

Дома старик распорядился, чтобы для Ринтына приготовили оленью тушу, и сам завернул в вытертую шкуру несколько пар очищенных от надкостницы оленьих ног.

– Полакомишься кымылом,– сказал он,– да и своих товарищей угостишь едой настоящих людей. Теперь можешь идти. Только советую тебе не заходить в красную ярангу. Этот человек хоть и корчит из себя грамотного, но глупее теленка и хвастлив, как ворон. Приходи в гости, когда прикочуем на следующий раз, тогда и скажу, сколько мне лет. Ты мне понравился.

30

– Ну, что привез интересного? – осведомился Василий Гаврилович, когда Ринтын возвратился из командировки.

– Оленью тушу и несколько пар оленьих ног,– мрачно ответил Ринтын.

Редактор вопросительно посмотрел на него. Нельзя сказать, чтобы Ринтын вообще ничего не привез. Весь блокнот был заполнен записями, но его огорчало, что старик мало рассказал о себе и весь план очерка рухнул. Правда, что такое очерк, Ринтын представлял весьма смутно, но понимал, что нерассказанная жизнь старика представляла большой интерес не только для него.

Василий Гаврилович посмотрел записи, выслушал Ринтына и сказал:

– Напрасно ты говоришь, что ничего не привез. Тут,– он похлопал по блокноту,– кое-что есть интересное. Забирай-ка свои записи и отправляйся домой писать. Особенно не мудри, пиши так, как только что рассказывал. Не упускай из виду приметы нового, вошедшего в быт оленеводов.

В каникулярное время классы пустовали, и Ринтын примостился за последней партой, вооружившись чернильницей и ручкой с новым пером. Чтобы написанное выглядело солидно, он взял пачку бумаги, на которой обычно писал редактор. Бумага была нелинованная, гладкая, ослепительно белая. Ринтын просидел уже полчаса и не написал ни слова. В голове не было ни одной мысли, Которую можно было бы записать. Ринтын встал и пошел в кухню напиться. Вернувшись, он переписал план, составленный заранее. Но и это занятие не помогло. Первый лист будущего очерка по-прежнему был чист.