Наверху в своей комнате Нэбби трясущимися руками сковырнул пробку. Животворное пиво забулькало в горле. Он с отвращением швырнул пустую бутылку на койку. Потом снова спустился, чувствуя себя несколько лучше, однако в образовавшийся с утолением насущной потребности вакуум хлынуло более сильное, более острое беспокойство: долгий день, денег нет. Робин Гуд языком будет цыкать, проповедник чертов; вранье, увертки, тукай, ждущие своих денег в Саван-Ленья.
— Так вы папку с бумагами не принесли, Нэбби? — спросил Гуд.
— Нет, сэр. Думал, она наверху. Наверно, в конторе, сэр.
Прибыл чай, не слишком крепкий, но очень молочный; на бледной поверхности плавали чайные листья.
— Вы не будете? — спросил Гуд.
— Нет, сэр, спасибо, — отказался Нэбби Адамс. — Я позавтракал.
Гуд выпил чай чересчур быстро. По расчетам Нэбби Адамса капралу Алладад-хану следовало обеспечить, как минимум, еще пятнадцать минут.
— Еще чашечку, сэр? — предложил он.
— Я и эту пока не допил. Нет, пожалуй, больше не буду. Ваш бой готовит дьявольски поганый чай. Сколько вы ему платите?
— Сотню в месяц, то есть на четверых.
— Слишком. Вот когда я был в Пераке, платил за все про все восемьдесят, включая сад и мойку машины.
— В самом деле, сэр? Очень дешево, сэр.
— Ну, нечего тратить весь день на разговоры о плате за труд. — Гуд надел фуражку, медленно поднялся. — Господи Иисусе, — сказал он. — Живот болит дьявольски. Чай — мысль не очень хорошая, Адамс.
— Дайте время, сэр. Отлично поможет. Просто пару минут отдохните.
— Ладно. — Гуд снова сел. — Думаю, не стоит дергаться из-за пары минут, а, Нэбби?
Нэбби Адамс выдохнул благодарение неведомому Богу.
— Нет, сэр. Полно времени. Всего час езды.
— Полтора. Господи Иисусе. — Гуд снова отправился в туалет. Нэбби Адамс утер с лица пот серым носовым платком. Бесшумно прокрался к телефону, нашептал номер, шепнул:
— Он уже на месте? Ну, скорей разыщите. Всех ищите. Пошевеливайтесь, ради бога.
Под шум спущенной воды вошел Гуд.
— Поехали, — сказал он.
— Да, сэр, — сказал Нэбби Адамс. — Только фуражку возьму. — Медленно поднялся по лестнице, прошел мимо двери Флаэрти, слыша тихие стоны. В них была желчь, изжога. Нэбби Адамс взглянул в зеркало, прилаживая фуражку. Увидел желчно-желтое лицо, оживленное бритвенным порезом. Смертное тело.
Возникли определенные трудности с изгнанием из машины собаки. В конце концов тронулись; старая сука игриво бежала по улице кампонга, вскоре скрылась из виду.
— Надо было вам эту собаку как следует обучить, — заметил Гуд. — Моя так не делает. Животные должны слушаться.
Нэбби, с быстро бившимся сердцем, с пересыхающим горлом, шепнул водителю:
— Черт возьми, не так быстро.
— Туан?
— Ладно, ладно. — Надо на днях в самом деле засесть за язык. Только как-то времени всегда нету.
Миновали тамильскую школу с преподаванием на родном языке, городской паданг, англо-китайскую школу, государственную женскую английскую школу, клуб «Иблис», лавку, торговавшую тодди,[9] здания городского совета, мечеть, выстроившиеся в ряд бунгало азиатских чиновников, дальше стоял полицейский участок, рядом с ним транспортная полиция, и теперь Нэбби Адамс сглатывал один тревожный комок за другим, ибо здание казалось пустым, запертым, покинутым, заброшенным… Завернули за угол, въехали на транспортную стоянку, и там, слава богу, выстроилась вся проклятая банда, спокойная, долгие часы ожидавшая, и, когда вылезли из машины, капрал Алладад-хан рявкнул:
—
Вместе с облегчением пришло болезненное желание очутиться в кедае с большой бутылкой «Тигра», или «Якоря», или «Карлсберга» перед собой. Что, конечно, невозможно. Пока Робин Гуд пользовался джамбаном на заднем дворе, Нэбби Адамс поспешно выпрашивал у капрала Алладад-хана взаймы десять долларов, грамматически чисто говоря на урду.
— Твоя жена уехала. Когда вернется, можно сказать, будто тебе новые штаны надо сшить. А потом купишь, когда я с тобой расплачусь.
— Но мне штаны не нужны. — Трогательные карие глаза над гордым носом Алладад-хана смотрели серьезно, усы образцовые, аккуратные.
— Хотя к ее возвращению я с тобой все равно расплачусь. Так что, может быть, ничего объяснять не придется.
— Обождите, — сказал Алладад-хан. И завел по-пенджабски долгие переговоры с констеблем-сикхом. Вернулся с десятью долларами. — Я у Хари Сингха занял. Придется женину копилку открыть, чтобы ему отдать, ему деньги сегодня нужны. Я вам дам, а потом в конце месяца мне отдадите.
— Спасибо тебе, Алладад-хан.
Вернулся Гуд и сказал:
— Надо будет крутых яиц поесть по дороге.