Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств

– Снято! – вдруг рявкнул кто-то в полный голос в абсолютной, как мне казалось, тишине – даже камыш не шуршал.

Я вздрогнул и сел, озираясь.

– Хорошая работа, Кандид! продолжал голос. – Спасибо! Финал!… Теперь уж ты точно вошел в анналы… Наш герой держит слово! Даже если задницей к камням прирастет, диффундирует, всматриваясь в лиловый туман будущего…

– Кто тут?! – вскочил я уже на ноги.

– Ну, чего ты скачешь, аки козел? Гы-гы-гы, – странно знакомо засмеялся голос. – Псевдотеток наслушался – козлом решил стать?… Не снаружи я у тебя, а внутри…

Я сел, чтобы не упасть.

– Ты кто? – потребовал я дрожащим голосом.

– Не надейся – не гиппоцет в пальто! – хихикнул он. – Леший я! В лесу кто главный? Леший! Вот я – он и есть! Леший Евсей Евсеич, прошу любить и жаловать!… Как ты там шутить изволил: «Влево – сей, вправо – сей!…» – шутник ты наш! Я он и есть. Посеял я тебя сюда… Эк я забыл-то – у тебя ж память на хрен вырублена! Ты ж еще Молчун, а не Кандид!… Ну, сейчас переключу – постепенно и вернется…

– Так это я тебя вспоминал? – стал смутно припоминать я свою странную реакцию на слово «леший».

– А кого ж еще? Меня, родимого, режиссера своего, – довольно подтвердил голос.

– Режиссера?

– Ну, едрить-еттить, ты совсем, Кандид, замолчунился, отходить пора. Я уж переключил. Режиссер – это тот, кто кино делает! Это слово хоть помнишь?

– Помню, – кивнул я. – Недавно вспомнил.

– Правильно! Это святое!

– Значит, все-таки все это неправда? – искренне удивился я, хотя такие подозрения у меня и раньше возникали. – Значит, это все-таки кино?!

– А вот на этом восклицании я остановлю своего любимого актера! – произнес он с нотками торжественности в голосе. – Кончилось кино, про которое можно было сказать так, как сейчас неосторожно воскликнул ты. Больше нельзя поставить знак равенства между понятием «неправда» и понятием «кино»…

– Вспомнил, вспомнил! – перебил я торжественную речь, напомнив ему его же знаменитую максиму: – «А правда в том, что правду жизни может выразить только искусство». – Она действительно сама вдруг выскочила из памяти, и я не смог ее удержать в себе.

– Мой ученик! – гордо улыбнулся он. – Все верно, но я не совсем о том, о чем говорил тебе раньше… Прежде наше с тобой искусство только верно или неверно выражало жизнь, а теперь оно становится жизнью или искусством жизни…

– Я ничего не понял, Леший, – честно признался я. – Если это только кино, то сейчас же верни мне Наву! Где она?

– Я понимаю, что ты слишком возбужден, что к тебе еще не вернулась память, а с ней и способность нормально соображать. Но ты все же попытайся слышать то, что я тебе говорю.

– И что ты говоришь?

– А говорю я, что кино – это жизнь, а жизнь – это кино…

– Ну да: «Жизнь – театр, и все мы в ней актеры», – процитировал я еще одно воспоминание.

– Ты не представляешь, насколько близок к истине, – серьезным и даже чуть усталым голосом, нет – голосом утомленного гения произнес он. – Все дело в том, что в том театре режиссер слишком долго берег свое инкогнито: он и сам забыл о своем режиссерстве, и актеры стали сами себе режиссеры, и начался полный бардак, в котором нет искусства, а есть лишь бесконечное хамское шоу. В нашем с тобой, Кандид, кино есть режиссер… И его кино – это жизнь.

– Какую-то хренотень ты несешь, Евсей, – вздохнул я, не в силах постичь его гениальности. – Словомудию, которая недоступна простому лесному дикарю… Ты мне попросту скажи: вернешь Наву или нет?

– Да, – вздохнул теперь и он, – потерять разум гораздо проще, чем вернуть… Вижу, что отупел ты, Кандид… Не в моих силах вернуть или не вернуть Наву твою. Как по жизни положено, так и будет. Жизнь – кино, кино – жизнь, – продолдонил он.

– Значит, не вернешь, – понял я. – Тогда какого хвоща ты сюда явился?

– А вернуть то, что тебе принадлежит. Мне чужого не надо.

– И что же это?

– Да память твоя, Кандид, и, следовательно, личность. Я их временно притушил, теперь возвращаю – живи и радуйся, если сможешь… И еще я всегда благодарю актеров за работу, когда завершаю съемки. Разве ты забыл и это?

– Помню, – вынужден был признать я.

– Вот я и благодарю тебя! Я вне себя от восторга: с какой самоотдачей ты провел роль! Ты был воистину Молчун, а не Кандид. Так не играют, так живут!… А особенно мне понравилось, как ты прижучил этих самодовольных гиноидов! Блеск!

– Каких таких гиноидов?

– Ну, псевдотеток этих, Хозяек якобы… – нетерпеливо расшифровал он элементарное. – Гиноиды – это андрогины по женскому типу.

– У нас в лесу таких слов не знают, – проворчал я.

– Ох, тяжело с вами, лесовиками дремучими! Скорей бы ты уже восстановился! Все это мы с тобой при подготовке к роли изучали вдоль и поперек!

– Серьезно? – удивился я.

– Очень серьезно!… Андрогины – двуполые существа, которым для размножения не нужна особь противоположного пола. Мужское и женское у них находится внутри каждой особи. Принципиально возможны андроиды – двуполые псевдомужчины и гиноиды – двуполые псевдоженщины. Ты имел дело с гиноидами.

– Как ни странно, понял, – честно признался я. – И чем же я их ужучил? По-моему, это меня они и ужучили, и отпресмыкали…