Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств

– Зри в корень, родоначальник нового кино! – усмехнулся он. – Они мнили себя Хозяйками, именно с большой буквы Хозяйками Леса, они умеют делать мертвое живым, а живое мертвым, они умеют трансформировать один вид живого в другой, они все умеют, но танцевали-то и пели под твою, Кандидушка, дудочку! Я буквально пластом от смеха лежал, наблюдая, как они слово в слово повторяют текст Первоисточника и движутся именно так, как представлял это ты, а ты представлял совершенно адекватно сценарию и Первоисточнику. Они жили так, как велел ты! Пойми, не играли, а жили! Они не забудут роль с окончанием съемок – теперь это часть их жизни, часть памяти, личности, жизненного опыта, с этим они станут жить дальше.

«Зануда, – поставил я диагноз, потом уточнил: – Пиявочный зануда…»

– Значит, это я заставил их утопить Наву? – понял я.

– Обязательно тебе надо все опошлить! – добродушно возмутился Леший. – Что за дурацкая актерская манера?

– Не увиливай от ответа! – взревел я. – Если бы я не вел их по тексту, то Нава была бы со мной?

– Фу, какой ты нервный, – посетовал Леший. – Но я тебя понимаю. Ты сам прикинь: тут все предопределено, в лесу твоем, – женщин нормальных конечное и уменьшающееся число, а мертвяков, их отлавливающих, увеличивающееся. Вскорости настанет время, когда все женщины будут отловлены. Так что Наве твоей никуда от трансформации не деться. Раньше или позже… К тому же мамаша ее явно вела прицельный отлов: не за тобой же мертвяк приходил к месту падения вертолета, и в деревню мертвяки зачастили, если ты обратил внимание. Так что днем раньше, днем позже… Не парься, Кандид, ей сейчас хорошо, а будет еще лучше. Ну, что ты ей мог дать? Тебе ж Город был нужней, чем Нава. Тебя ж предупреждали, что это опасно, а ты пошел…

– Это ж твой сценарий меня толкал! – воскликнул я в оправдание.

– Сценарий, конечно, вел, – легко согласился режиссер, – и я ему помогал, но если б твоя душа сама не рвалась, то никакой сценарий… Бывают в нашей профессии такие случаи… Твой не из их числа… И потом, ты ж не нормальный мужчина в некотором смысле.

То есть? – удивился я. – Ну, покалеченный был, однако…

– Хочешь сказать – не исключал возможности?… Нет, Кандид, это явно вышло бы за пределы образа и опоганило его, образ Молчуна-Кандида, я не мог этого допустить. Так что все произошло вовремя и правильно. Искусство всегда право, ибо вечно, а гормоны – это вспышка спички на ветру вечности. Искусство верно оценило твою сущность, ведь ты, Кандидушка, андроид, а не мужик.

– Как это? – Мне стало страшно – чего еще этакого я про себя не знаю? Может, лучше и не знать?

– Нет, скакун ты был изрядный: ни одних съемок не начинал, не объездив весь состав актрис, я уж им заранее за это платил, чтобы скорей к делу приступить.

– Не может быть! Значит, я не сам?… – смутно вспомнил я свои похождения.

– Сам-сам, – успокоил мое самолюбие добрый режиссер. – Они все сразу на тебя западали и потом были довольны, но у меня не было времени на всю эту вашу любовь-морковь, страсти-сисясти… Но мы не о том, Кандидушка, мы о том, что, несмотря на свою неуемную и неутолимую потенцию, дочку ты родил сам, из своей половой клетки без участия женщины. Об этом знали только ты, врач и я, как организатор этого великого спектакля жизни. Ты и там был первопроходец. По крайней мере среди великих актеров. То есть, Кандидушка, ты – духовный андроид, духовный брат местных Хозяюшек и зря в них камень не швыряй. Ты был прав: гений – а ты гений – может любить только себя, а ребенок, рожденный им, – его дубликат, поэтому дочку ты любил, как себя.

– Так Нава и правда моя дочка? – шепотом спросил я, потому что горло перехватило от волнения.

– Настенька твоя дочка, да упокоится душа ее… – ответил он загадочно. Потом воскликнул, догадавшись: – Черт! Так ты еще не вспомнил? Может, и не надо было?… Я тебя и сюда-то отправил, чтобы ты с ней еще раз встретился… Вторая попытка…

– Настёна… – вспомнил я, все вспомнил, и в глазах потемнело на мгновение.

Я вспомнил, как звал ее в бреду и принимал Наву за Настёну, а она возмущалась. Они на самом деле мистически похожи, жаль, что я в мистику не верю.

– Я знаю, что ты в мистику не веришь, – будто прочитал мои мысли Леший. – Правильно делаешь. Нет ее… Я тоже не верю ни в богов, ни в чертей, ни в добрых волшебников, ни в злых колдунов, зато я верю в волшебную силу искусства и в режиссеров, освобождающих ее для жизни. Эта сила повторно подарила тебе дочь!

– И я ее повторно не уберег!…

Сказать, что я был раздавлен этой правдой, это ничего не сказать. Это надо же умудриться – дважды получить для покровительства дочь и дважды ее потерять…