Время ушельцев (СИ)

— А тут ничего и не сделаешь, — печально вздохнула она. Голос у нее был такой же чистый и звонкий, как и у всех фаэри. — Просто ты сейчас стоишь перед очень неприятным выбором, и, каков бы он ни был, тебе будет очень больно. Либо ты будешь ходить в Мидгард все чаще и чаще, пока, наконец, не останешься в нем навсегда — и еще долго будешь переживать, у тебя ведь там родные… А здесь — война. Тяжкая. Нескончаемая. Либо ты предпочтешь забыть о нас — и никогда не сможешь, никогда не простишь себе этого, ты же странник по духу, я это вижу. А жить одновременно здесь и в искаженном мире ты не сможешь. Да и никто не сможет. Я ведь пыталась… — грустно улыбнулась она.

Я стояла, потрясенная ее словами, пытаясь переварить услышанное.

— Ладно, иди домой. Или нет, тебе же надо сначала в Замок Семи Дорог, переодеться, — нарушил молчание Тилис.

— В Замок Семи Дорог? — спросила владычица и, когда Тилис согласно кивнул, махнула рукой.

Я шагнула в открывшийся канал и оказалась на том самом месте, где ждал меня Тилис в половине девятого утра.

Переодевшись, я помчалась домой. Меня, правда, назвали «полуночницей», но, в общем, все обошлось без последствий. Правда, мне пришлось на ночь глядя чистить свои сапоги. А то наутро не избежать бы мне расспросов, почему это они у меня все в глине и закапаны свечкой. А так, слава Богу, все опять кончилось ничем.

29 декабря 1991 года (воскресенье), 22:45.

«…страшный лязг скрестившихся клинков, крик боли и богохульное ругательство…»

По меньшей мере один лист был вырван.

Андрей придвинул настольную лампу так, чтобы свет падал на бумагу по возможности косо. Вдавленности от написанного на соседней странице должны давать резкую тень, особенно, если писали твердым карандашом или шариковой ручкой…

«Crystalus, Хрустал… астрологов др… — разбирал Андрей с помощью лупы отдельные обрывки фраз. — Я зн… инное имя, но не буду называть его здесь!»

Эта фраза была выписана с таким нажимом, что Андрей мог бы разобрать ее и без лупы.

«Бог не хоч… погиб, это несо… — продолжал разбирать Андрей. — …ться его переисп… и это… люди Вер…»

Внезапно голова его отяжелела, и строчки мягко поплыли перед глазами. Андрей непроизвольно клюнул носом, а когда поднял голову, перед ним в кресле сидел… Гэндальф.

Его синяя шляпа лежала на коленях. В правой руке он держал трубку, и, казалось, был готов выпустить очередное колечко дыма — и оно полетит туда, куда Гэндальф ему прикажет.

Но Гэндальф укоризненно покачивал головой.

— Бросьте вы это дело, Нэрдан, — сказал он Андрею.

— Не раньше, чем вернется Алиса, — ответил тот, словно бы и не заметив, что Гэндальф назвал его чужим именем.

— Она вернется послезавтра. И, кстати, читать чужой дневник неэтично.

— А из дома сбегать этично?! — неожиданно для себя взорвался Андрей. — Ошиваться черт-те где — это этично?! Она, видите ли, свободна, она, стало быть, выше всех, а ее мать, значит, может глотать валидол горстями! Вся кухня валидолом пропахла!

— А Мидгард пропах кровью.

— Тем более! Она же одна у матери!

— Мы знаем.

— Ах, вы знаете? А что вы еще знаете? Да будь на то моя воля, я бы всем этим путешественникам поставил психдиагноз! И аминазин им колоть, аминазин! — окончательно разозлился Андрей.

— Угу, понятно, — неожиданно миролюбиво произнес Гэндальф. — По деревьям лазают, к эльфам в гости бегают, к чужим берегам, гады, плавают…

— А… — Андрей так и застыл с разинутым ртом. До него только сейчас начало доходить, что он беседует с литературным персонажем.