— Значит, борьба с ушельчеством? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, продолжал между тем Гэндальф. — Понятно, только должен вас огорчить. Многие ставили перед собой такую задачу. Во все времена. Только ничего из этого не вышло. И не выйдет. Вот вы в детстве скворечники делали? — неожиданно обратился он к Андрею.
Андрей, у которого язык уже давно прилип к небу, только молча кивнул.
— Вот там птицы поселяются, птенцов выводят, они подрастают, учатся летать, а потом что?
— Улетают совсем, — неожиданно для себя ответил Андрей.
— Вот видите! И птичьи родители нисколько по этому поводу не переживают.
— Так то птицы! А мы же люди, мы обязаны думать о будущем своих детей!
— То, что вы — люди, не избавляет вас от законов этого мира, — резко возразил Гэндальф. — Думать о будущем вы все мастера. А что вы для него делаете? Вон, видели ту гробницу, рядом с Алисиным домом? Здешние некроманты куют в ней силы, способные превратить весь ваш мир в черное стекло — вы хоть это знаете? Вот этакое будущее вы готовите своим детям? Или об этом вы как раз стараетесь не думать? А они жить хотят. Сейчас, а не в будущем. Потому и уходят.
— А вам-то что за дело до угрозы термоядерной войны? — огрызнулся Андрей.
— Да ведь вы и нас этим погубите!
Глаза Гэндальфа возмущенно сверкнули.
— Вы что же, не понимаете этого? Ведь если вы взорвете свой мир, погибнут и все остальные — они же на него опираются!
— А может, и не взорвем, — глупо улыбаясь, пробормотал Андрей. — По крайней мере, эту опасность наша цивилизация…
— Ваша поганая цивилизация, — неожиданно жестко произнес Гэндальф, — вообще не способна жить в мире. Даже с тем миром, который ей дан. Она желает его изнасиловать для удовлетворения своих противоестественных потребностей. Да, собственно, она и заключается в извращении потребностей. И вы еще смеете осуждать ушельцев? А где это написано — «не судите, да не судимы будете»?
Гэндальф замолчал, затягиваясь своей знаменитой трубкой. Молчал и Андрей.
— Что ж, так было всегда, — нарушил молчание Гэндальф. — Одни в своем стремительном марше отважно топчутся на месте, а другие с этого места уходят. Куда угодно. Пока ваша цивилизация их еще не совсем изуродовала и не сделала тем самым «сложившимися для общества». И потом, ушельцы ведь возвращаются. Пока. Почем вам знать — может быть, на ваших глазах зарождается новая, как это у вас называется, цивилизация?
— Уж больно неприглядно она зарождается, — усмехнулся Андрей.
— Согласен, неприглядно. Как все дети. Но она обречена расти, а ваша — обречена погибнуть. Сейчас, собственно, вопрос только в одном: прихватите ли вы с собой и их, и нас, и еще многих других — или уйдете одни. Собственно, это все, что я хотел сказать.
Он встал, шагнул к стене и уже вошел в нее наполовину, но вдруг обернулся и, пристально посмотрев в лицо Андрея пронзительными зелеными глазами, повелительным тоном произнес:
— Спать!
…
Андрей проснулся от резкого звонка будильника. Минут пять он протирал глаза, тщетно пытаясь понять, на каком он свете — еще на этом или уже на том. Спал он, оказывается, на стуле, полностью одетый, уронив голову на Алисин дневник, и, кроме давешней беседы с Гэндальфом, ровно ничего во сне не видел.
— Что-то уж слишком часто мне начинают сниться кошмары, — пробормотал он.
Впрочем, после стакана добротно заваренного кофе он перестал думать о событиях минувшей ночи и обратился к планам на сегодня.
Прокуратура — раз. Коллегия адвокатов — два. Ну вот, как будто и все.
А что, если?..
— Не дури! — одернул он себя. Но его рука уже тянулась к стоявшему тут же перекидному календарю.
Так. Первый раз она попала в Мидгард двадцать пятого марта. А полнолуние было… ага, тридцатого. На пять дней позднее. И восход Луны был в тот день ближе к вечеру. Нет, не то…
А вот следующее полнолуние было двадцать восьмого апреля. И первого мая Алиса опять смоталась в Мидгард. Правда, опять не на восходе Луны, он был ночью.
А последний раз? Двадцать седьмое декабря. Луна уже убывала. А сейчас она и вовсе приближается к новолунию. Которое, кстати, будет четвертого января.
Ну и что из этого проистекает?
А проистекает вот что: двадцать пятого марта и первого мая Пути открывались самопроизвольно. А потом Алиса научилась открывать их сама. Даже не в полнолуние.
— Ладно, посмотрим! — сказал он вслух и, упрятав Алисин дневник в дипломат, бодро вышел из дома.
Понедельник, как известно, день тяжелый, и неудивительно, что разочарования посыпались на Андрея прямо с утра. В прокуратуре, оказывается, сразу же постарались избавиться от явно «висячего» дела.