Время в философском и художественном мышлении. Анри Бергсон, Клод Дебюсси, Одилон Редон

В последней бинарной оппозиции, согласно трактовке авторов, «интуитивное» заменяется на «иррациональное». Однако, как известно, в философском учении Бергсона гносеологические проблемы не решаются столь непримиримо, однозначно и упрощенно; а что до слова «иррационализм», то для самого Бергсона применение этого термина к его концепции служило свидетельством попросту полного непонимания. Термины «рациональность», «интеллект», «разум» трактовались Бергсоном многопланово, а интуиция была названа во «Введении в метафизику» интеллектуальной. Кроме того, в означенной пятой главе Пивоев и Шрёдер неявно ставят знак равенства между метафизикой и наукой, ни слова не говоря о том, что это за метафизика и что за наука. Между тем отождествления науки и метафизики у самого Бергсона мы не найдем; мечтой философа было обоснование «новой метафизики» как науки, то есть присвоение первой научного статуса, что не исключает размежевание собственно метафизики и собственно науки. Авторы монографии увлечены составлением парных оппозиций, включая «анализ/синтез» и функциональное различие полушарий мозга, невзирая на предупреждение самого Бергсона о том, что любые резкие противопоставления, вплоть до антиномий, есть следствие аналитического, разграничивающего подхода, а при истинном проникновении в реальность противоречия снимаются сами собой, растворяясь друг в друге[221].

Исходя из подобных соображений, можно констатировать, что ценность указанной пятой главы из монографии Пивоева и Шрёдера заключается отнюдь не в исследовании метода Бергсона. Интерес представляет сопоставление некоторых тезисов французского философа с положениями В. Дильтея, Г. Риккерта и М. Бахтина в области методологии гуманитарного знания. В данном случае импонирует стремление авторов рассмотреть методологические взгляды Бергсона в контексте общих тенденций в сфере исследования гуманитарных дисциплин.

Стоит также упомянуть наблюдения над методологией Бергсона Т. Кузьминой[222]. Исследователь проводит небезосновательные параллели между новаторским подходом Бергсона к проблемам познания и гносеологической программой неклассической физики. Постулируется специфичность наук о духе, выводятся общие положения у Бергсона и Дильтея.

Всё сказанное позволяет сделать вывод, что, несмотря на давний и устойчивый интерес к фигуре Бергсона, имевший место еще при жизни философа, в русскоязычной литературе его метод, даже будучи осмысленным в положительном ключе, становился предметом описания, изучения, анализа, но не становился пока действенным инструментом. В. Пивоев и С. Шрёдер ограничились исключительно намеком на то, что вообще-то возможно актуализовать бергсоновский метод в современной панораме гуманитарного знания, – но дальше этого намека не пошли. Я не беру на себя смелость проводить такую актуализацию всесторонне; однако мне хотелось бы продвинуться хоть на шаг в желанном направлении и не ограничиваться только благими намерениями. Я верю в плодотворность пути, перед которым В. Пивоев и С. Шрёдер остановились в растерянности.

Что касается отрицательного отношения к концепции Бергсона, то, надо сказать, критиковать его учение и, в частности, его метод очень легко. Сам философ высказался на этот счет весьма недвусмысленно и жестко[223], видимо, потому, что реагировал на соответствующие высказывания довольно болезненно. Уже будучи международно признанным мыслителем, Бергсон подвергался яростным нападкам со стороны таких, например, небезызвестных деятелей и ученых, как Феликс Ле Дантек (философ-позитивист, биолог, профессор общей эмбриологии Сорбонны), Жюльен Бенда (картезианец, философ-интеллектуалист, писатель), Шарль Моррас (руководитель Action francaise – националистического и монархического движения), Бертран Рассел, Джордж Сантаяна[224]. Первый из названных считал, что для научного познания мира метод Бергсона совершенно непригоден, а второй уверял, что Бергсон стремится выдать свою философию за научную. В России же спорные стороны бергсоновской методологии отмечали Б. В. Вышеславцев, И. Д. Холопов, Н. А. Бердяев, философ-интуитивист Н. О. Лосский, сторонник философии всеединства Л. П. Карсавин, а также Л. М. Лопатин и С. Л. Франк. Интересную критику бергсоновской философии, в частности методологии, предложил П. С. Юшкевич[225]. Впрочем, позиция всех русских мыслителей, независимо от направления их деятельности, оставалась хотя и двойственной, но в любом случае корректной: в чем-то они соглашались с Бергсоном, в чем-то – нет, однако неаргументированных нападок в их работах мы не найдем. А вот в советское время метод Бергсона стал объектом весьма спорной критики, – спорной именно потому, что аргументы «против» оказались более поверхностными, чем бергсоновские доводы «за», – на страницах книги В. Ф. Асмуса[226], что вполне понятно, если учесть интересы советского исследователя и соответствующую политическую доктрину[227].