Время в философском и художественном мышлении. Анри Бергсон, Клод Дебюсси, Одилон Редон

Естественно, что образ, во всем своем многоцветье красок и оттенков, неповторим, уникален, а стало быть, конкретен: он ведь единствен в нашем представлении. «…Образ имеет по крайней мере то преимущество, что он удерживает нас в конкретном»[412], – говорит Бергсон. Напротив, готовые формы, прилагаемые к реальности, – то есть понятия, – это «абстрактные», «общие идеи»[413], которые выражают «свойства предмета в „обезличенном“ виде, лишая его индивидуальных очертаний»[414].

Здесь мы подходим к очень важному пункту. Ведь образ как опыт восприятия реальности и образ как гносеологический инструмент – не одно и то же. Если мы воспринимаем какой-нибудь предмет, пытаясь вжиться в реальность, проникнуть сквозь оболочку, то, как мы помним, образ предмета, по Бергсону, предстает самой вещью, но с обедненным содержанием. Но вот, проникая, скажем, в интуицию философа, мы воссоздаем образ-посредник, опять же, в согласии с Бергсоном. Понятно, что интуиция философа не только не выразима в слове, о чем говорит Бергсон, но она и не зрима, поскольку по природе духовна, а не принадлежит к предметам материального мира, которые можно воспринять. Имеем ли право мы, в таком случае, говорить, что образ-посредник, возникший в связи с философской интуицией, есть сама интуиция[415], подобно тому как образ материального предмета есть сам предмет с ослабленным онтологическим смыслом? В чем конкретность образа-посредника, если она не есть конкретность совпадения, пусть частичного, образа с постигаемым предметом? И не подобен ли образ-посредник обычному понятию в том отношении, что он есть тоже рефлексия (пусть и, в отличие от понятия, рефлексия не интеллектуальная – если допустить возможность таковой) над философской интуицией? Иными словами, образ материального предмета и образ, рожденный усилиями воображения, – это идентичные по свойствам образы?

Вот, например, образ дерева, с одной стороны, а вот, скажем, бергсоновская длительность (la duree) или жизненный порыв (elan vital)[416], с другой стороны. Согласно концепции Бергсона, образ дерева есть само дерево, но с уменьшенным содержанием; однако с чем коррелирует elan vital? Нельзя же сказать, что это сама интуиция жизни в ослабленном варианте. Здесь, думается, проявляет себя амбивалентность, изначально заложенная в образе, как его интерпретирует Бергсон. Располагаясь между представлением и вещью, являясь почти материей и почти духом, – вспомним приведенные выше бергсоновские фразы – образ одной своей стороной обращен к интуиции как духовному началу, а другой стороной неразрывно включен в материальность[417]. Преобладание первого аспекта и обнаруживается, как мне кажется, в образах-посредниках, в то время как в образах окружающего мира превалирует второй аспект.

Именно симпатическое проникновение в первичную философскую интуицию обусловливает возникновение образа-посредника как репрезентации постигнутой истины, – а значит, образ-посредник здесь рожден духом и выражает духовный план реальности. В то же время в случае с обычным (сознательным) восприятием некоторые высказывания Бергсона позволяют делать вывод об онтологическом уравнивании материи и образа.

Итак, образы окружающего мира в совокупности образуют материальный континуум (вспомним, что, согласно Бергсону, материя есть совокупность образов). Образ-посредник духовен по природе, поскольку он возникает из первичной интуиции, будучи порождением духовных сил человека. И поскольку порождающая интуиция есть, согласно Бергсону, форма мышления, то образ-посредник приобретает черты ментальной сущности (или ментальной структуры). Однако, как мы знаем, у Бергсона материя и дух полярно противоположны, но при этом неотделимы друг от друга, являясь, соответственно, лишь крайними степенями ослабления (материя) и концентрации (дух) единого сознания, проникающего мир. Поэтому образы, в совокупности создающие материю, и образы-посредники, обращенные к духу, как и интуиция, из которой они вышли, – имеют в текстах Бергсона, по сути, идентичную характеристику.

Как можно предположить, взаимосвязь духовного и материального аспектов в самом образе-посреднике осуществляется так: являясь порождением духа, образ-посредник переводит духовную сущность интуиции на язык материи, то есть транслирует духовный аспект реальности через материальный. Вот поэтому здесь и нет совпадения выражаемого (интуиция) и средства выражения (образ). Что до обычного образа, то связь материального и духовного компонентов здесь дает о себе знать в том, что сам образ есть ослабленная материальность репрезентируемого предмета, данная в опыте, – но присвоение этого опыта, о котором Бергсон писал Джеймсу, есть уже чисто духовный акт, переводящий образ из плана сущности в феноменальный план. Итак, если опыт, поставляемый обычным восприятием, больше укоренен в материи, то опыт, сопряженный с возникновением образа-посредника, есть опыт постижения и трансляции духа.