Время вестников (сборник): Законы заблуждений. Большая охота. Время вестников

— Вино у вас тут скверное, — внёс своё ценное замечание престарелый император. Серж де Шательро очень бы удивился, узнав, что размышления правителя Великой Римской империи весьма и весьма схожи с его собственными.

«Великое паломничество, великое паломничество… — ворчал про себя старый император. — Шайка разбойников с большой дороги, один ничуть не лучше другого. Ричард, молодой, а тот ещё ханжа, строит из себя рыцаря без страха и упрёка. Ги, та ещё ошибка Господа. Француз вообще сбежал от греха подальше, да не добежал и кормит теперь рыбок на морском дне. С Конрадом можно бы иметь дело, только всегда нужно смотреть, не прячет ли он отравленный клинок в рукаве — наловчился от византийцев юлить словесами. Этот египетский султан вообще не пойми о чём думает, хотя с виду — единственный достойный человек в этом, кхм, высоком собрании. Выгнать бы всех, да выпить с ним из одного кувшина, потолковать за жизнь, может, и сговорились бы, ударили по рукам, чтоб никому было не обидно. Вот мы пришли сюда, никто нас тут не ждал, и что дальше? Войско скоро начнёт голодать, войску надо платить, войско должно воевать, иначе оно не войско, а никчёмный сброд, готовый переметнуться к любому, кто заплатит больше».

Беседа явно зашла в тупик, перейдя в подсчёт имеющихся военных сил и обмен завуалированным — а порой и открытыми — угрозами. Казаков затосковал. В шатре стало душно и дымно, ему хотелось на свежий воздух, в висках настойчиво стучали голоса спорщиков, и Сергею хотелось гаркнуть во весь голос: «Цивилизация смотрит на вас, так уж решайте что-нибудь поскорее!»

Всевидящее око Матери-Церкви в лице молодого кардинала Орсини, ставшего добрым приятелем барона де Шательро после удачной перепродажи Кипра, сочло, что самое время вмешаться. В обычное время мессир Орсини был милейшим человеком, краснобаем и любителем прикончить пару кувшинов тёмного кипрского, но, если того требовала ситуация, становился католиком похлеще самого Папы Римского.

— Не к лицу будет нам, явившимся в сей благословенный Господом край, начинать угодное ему дело с дрязг и раздоров, — господин кардинал очень удачно вклинился со своей речью между раскатами баса Ричарда и суховатыми, отрывистыми репликами маркграфа Монферратского. — В этот судьбоносный час я, смиренный слуга Божий, молю Господа нашего о ниспослании нам Знака, каковой мы могли бы истолковать как волю Его…

— И сколько мы будем дожидаться этого знака, ваше высокопреосвященство? — рыкнул Львиное Сердце, на миг вышедший из образа «истинного паладина».

— Откуда мне знать, сын мой? — в голосе Орсини немедленно прорезались сварливые нотки. — Я что, сам его подаю?! Я только попросить могу, а остальное всё в деснице Господней…

— Когда Аллах создавал время, он создал его достаточно, — негромко, но так, что услышали все присутствующие, заметил молчавший до того египетский султан, говоривший на норманно-франском наречии почти без акцента. И едко добавил: — В конце концов, вы шли сюда почти три года, так что лишний день или десять дней уже ничего не решают.

— Десять дней?.. — взвился англичанин, а Казаков вдруг насторожился. В сплетении привычных звуков — шелест дождя по покатой крыше шатра, непрестанный гул военного лагеря, глухой гром, перекатывающийся в отдалении — вдруг появилось нечто незнакомое. Незнакомое, неуместное в средневековье, но вместе с тем — привычное уху человека будущих времён. Низкое, басовитое гудение с характерным подвыванием, механическое, равномерное…

Барон де Шательро сморгнул и украдкой треснул себя по уху — может, это просто звон в голове от здешней духоты?

Не помогло. Звук не только не пропал, но ещё и усилился. А соседи покосились на Сержа с понятным удивлением — с чего это благородный мессир начал лупить себя по голове и изумлённо таращиться вокруг?

Гул нарастал, взрезая повседневный гомон огромного лагеря, перекрывая его, превращая в серенький звуковой фон, размашисто перечёркнутый алой полосой приближающегося звука. Он проник во все уши и головы, оборвал разговоры, он заполнил собой весь мир.

Плюнув на писаные и неписанные традиции поведения, Казаков локтями распихал стражу у входа в шатёр и вылетел наружу.

В небе над Аккой, на фоне свинцовых грозовых туч, кружила механическая птица.

Барон де Шательро длинно и задумчиво выругался на языке, которого в здешних временах ещё не существовало. Рассудок отказывался анализировать увиденное, выкинув табличку с краткой, но ёмкой надписью «Глюк системы». Кто-то с силой толкнул его в спину, из огромного шатра один за другим выбегали участники исторической встречи.

— Дракон, — выдохнул кто-то рядом с Казаковым. — Помилуй и защити нас, Господи, дракон!

«Ага, — тупо согласился Серж. — Как есть дракон. В натуре».

Над лагерем медленно, но верно нарастал истерический вой ужаса. Зелёный дракон кружил над гаванью, словно бы примериваясь к какой-то, одной ему известной точке. Ударившая с небес молния прочертила рядом с порождением двадцатого века кривой рассыпчатый зигзаг, на мгновение отразившись вспышкой в блестящем колпаке над местом пилота.

* * *