Время вестников (сборник)

«Юнкерс» описал еще один круг, резко завалился на правое крыло и, снижаясь, устремился в сторону пустыни, воистину ревя, как разгневанный дракон, и пронзая тучи. На миг самолет исчез из вида, вынырнул из облака, и под общее протяжное «а-а!» от него отделилось нечто крохотное, камнем полетевшее вниз. Спустя несколько мгновений над падающей человеческой фигуркой вспух широкий белоснежный купол.

«Прыгнул? — растерялся Казаков. — Мать его так, что же он творит? Его ж на земле растерзают!»

Лишившийся водительства бомбардировщик спускался по крутой дуге все ниже и ниже, уходя за холмы. Вот он совсем скрылся из глаз — и тут земля вздрогнула, а в уши толкнулся басовитый грохот. Над песчаным морем встало чудовищное древо из багрового огня и черного дыма.

Невидимая ладонь мягко, но мощно прошлась по беснующейся толпе — и, словно взрывная волна явилась неким условным знаком, крестоносное воинство начало опускаться на колени.

— Чудо! — иерихонской трубой взревел монсеньер Орсини. Надо сказать, что Казаков никогда прежде (и никогда потом) не видал столь живописно выкаченных глаз, как у его высокопреосвященства при виде «Юнкерса», и подобного по силе вопля ему более слыхать тоже не доводилось. — Чудо Господне! Знак Божий!

Отголосок слов его высокопреосвященства побежал по толпе, переходя из уст в уста, распространяясь как волны от брошенного в пруд камня.

— Миракль! Чудо Господне! Враг рода человеческого послал на нас свирепого дракона, а Господь — ангела, дабы поразить его! — громогласно витийствовал кардинал.

Ангел с германским акцентом тем временем приземлился где-то в расположении французской части Ричардова войска и приземлился, по всему, неудачно — темная фигурка осталась лежать, огромное полотнище белоснежного шелка накрыло и парашютиста, и пару шатров по соседству. Казаков уже хотел ринуться сквозь толпу к тому месту, куда должен был приземлиться обер-лейтенант, когда в его голове зазвучал знакомый голос — тот самый, что на Сицилии предлагал ему папиросу и спорил с ним о вечном.

Но теперь этот голос не был вальяжным и ровным. Он скрежетал и шипел, и от ледяной нечеловеческой ярости, скрытой в нем, Сержу стало жутко.

«Твари! Неверные твари, вы, оба! Оба нарушили договор! Я лишаю тебя своего покровительства! Сдохни прямо сейчас!»

— «Нарушить клятву, данную Сатане, есть меньший грех, чем сдержать слово», — успел еще назидательно процитировать Казаков из «Сборника крылатых фраз» — чтобы в следующую секунду рухнуть со стоном.

Левую руку над локтем перехватило кольцом раскаленного металла, а самого Казакова согнуло вдвое. Содержимое желудка благородного шевалье фонтаном изверглось наружу, рука и плечо горели в невидимом огне, бархат парадного блио почти сразу же пропитался вонючей жидкой сукровицей. Земля вынырнула из-под ног, и Серж с удивлением понял, что рассматривает ноги стоящих рядом людей. Ноги торопливо отступали, заволакиваясь непроглядно-черным туманом. Вокруг стоял сплошной слитный рев, совсем как на рок-фестивале. А когда зрение отказало совсем, не родившийся на свет рокер хрипловато запел о той Тьме, что всегда приходит после заката и когда-нибудь поглотит весь мир.

…Добежавшие до сошедшего с небес «ангела» потом охотно рассказывали за кружкой доброго вина почтительно внимавшим собеседникам, что ангел оказался вполне человековиден, только сильно изможден, слегка безумен на вид и в странной невиданной одежде. Первой вымолвленной им на грешной Земле фразой, как и положено посланнику Всевышнего, было:

— Господь завещал вам жить в мире — а вы в чем живете?!

* * *

«Пристрелите меня. Кто-нибудь, пожалуйста, пристрелите меня. Я больше не могу. Все равно ведь помру, так хоть не мучаться…»

— Резать, резать, немедленно резать! — почтенный врачеватель, араб родом, внушительно потрясал в воздухе черной бородищей и воздетым перстом. — Просто удивительно, как сей муж умудрился столь долго протянуть с подобным ранением, но сейчас выход один — резать! Немедленно. Иначе через день, самое большее — через два, отравленные кровь и желчь свернутся у него в жилах, и он скончается в непредставимых муках.

— А если — резать?..

— Тогда, если перенесет операцию, будет жить. Самое малое дня три после иссечения зараженной плоти. Потом, вероятно, все-таки умрет, но за три дня Аллах в неистощимой милости своей может явить нам чудо…

«У-у-у, всего одну пулю, неужели вам жаль единственной пули для верного камрада…»