Время воды

Спрятав диплом в шкаф, Маша сказала, что я готов обзавестись собственным делом. Ей хотелось, чтобы у нас был свой ларек. Маленький Клондайк возле проходной какого-нибудь умирающего завода, снабжающий спивающийся от простоя пролетариат недорогой и суровой «Красной шапкой». Маша говорила, что их все равно не спасти, а нам будет польза. Так устроен рынок, говорила Мария. Рынок так рынок, подумал я и дал согласие. Мы стали копить на ларек.

От избытка личного счастья, радужных перспектив и калорийной еды Мария заматерела. Приобретенный жир распределился по ней равномерно, как по бекону. Лайковая куртка стала тесновата, но в силу фасона ее не обязательно было застегивать на все пуговицы.

Я не изменял себе и за ежевечерней трапезой выпивал до полулитра водки. Высокий градус, вопреки мнениям врачей, лишь увеличивал мое либидо, и по ночам Марии приходилось нелегко. Причем с утра я был как новенький, носил мешки, и до полудня майка на мне оставалась сухой.

Мы были молоды, здоровы, не усложняли жизнь и на коротком поводке держали будущее.

Отношения мы не скрывали, уединяясь иной раз в обед в подсобке, чем вызывали зависть недоделанных и убогих. Особенно недомогал их вождь — брюхастый, потный, закомплексованный и порочный — Керим Героглу.

В тот период моей жизни мне ни до кого не было дела. Я был самонадеян и глуп, как любой человек, занятый простым и примитивным трудом. Меня смешил Петросян и слово «библиотека». Я не подозревал о социальной иерархии, силе денег, о темных сторонах психики женщин, о херомании и хиромантии, наконец. Если бы я не бухал и читал больше книг, то по-другому отнесся бы к появлению моей потенциальной тещи в одно злосчастное утро и, не вступая с ней в диалог, бросил бы в нее коробку с ледяными окороками. Возможно, тогда последствия нашей встречи были бы не такими печальными…

В то теплое майское утро в шумном водовороте логистических операций наметилась небольшая пауза. Бригада играла в карты, расположившись на мешках с сахаром. Я вылез по транспортеру на улицу и, сняв спецовку, подставил свое бледное, но сильное тело под солнечные струи, летящие с неба. Я чувствовал себя превосходно. Я чувствовал себя словно вылезший из подвала кот.

И тут появилась она. Круглое лицо, крупный пористый нос, опавшая до пупа грудь, низкая широкая жопа. Был бы я удачлив — угадал бы в ней Марию спустя четверть века семейной жизни. Но я, как всякий еще молодой человек, не обладал должной наблюдательностью, жил настоящим и лениво смотрел, как это чудовище вылезает из желтой «копейки», за рулем которой сидел задрюченный апоплексичный скобарь средних лет.

— Вы Виктор? — спросило оно меня, приближаясь к транспортеру пацанской походкой. — Машин жених?

— Да.

— Я — мама Марии!

Она торжественно замолчала, предполагая, что я паду ниц, но я уже двадцать минут как лежал.

Я спросил, указывая пальцем на апоплексичного скобаря:

— А он?

— Он не отец. Отец Марии — подлец. А он — просто хороший человек. Он помогает мне вести бизнес.

— У вас ларек в пригороде? Вы разливаете «Красную шапку»? — спросил я, мне вдруг вспомнился стратегический бизнес-план Маши.

— Это не имеет значения, — мама Марии вскинула голову, и мельхиоровые сережки на ее жестких красных ушах задрожали нервозно. — Виктор, объясните мне, что вы делаете с моей дочерью?

Я не знал, как это назвать, и молчал.

— Понятно, — мама Марии уперлась кулаками в жировые запасы над тазом. — Маша говорит, что ты каждый день выпиваешь, вызывающе ведешь себя при высшем начальстве, и карьера тебя не интересует! Ты не ищешь достойной работы с достойной оплатой!

Маша обладала более изящной и совершенной конструкцией, и мне хотелось надеяться, что и внутри у нее — в душе и в мозгах — тоже было потоньше и поизящней.

— Мария хочет иметь детей. А детям нужно жилье, еда, образование, непьющий отец. Маша не собирается всю жизнь прожить с грузчиком. Виктор, вы меня не слушаете?

— О, да, — согласился я невпопад.

— Значит — да? — мама Марии напряглась и тяжело задышала.

— Значит — да! — я был расслаблен от солнца.

Мама Марии попыталась ухватить меня за ногу, свисавшую с транспортера, но я взялся за скобы, торчащие из стены, подтянулся на них и оказался вне зоны действия ухватистых маминых рук. Мама Марии емко выругалась и закричала на желтую «копейку»:

— Вадим! Что ты сидишь? Вадим, он мне хамит! Заставь его замолчать.

Апоплексичный скобарь послушно задергался. Это было неумно. Человеку с тучной комплекцией стоит действовать неторопливо, тогда, возможно, он и сможет кого-нибудь напугать. У маминого чувака не получалось выбраться из салона. «Копейка» скрипела, качалась, скобарь распухал от натуги, шипел и румянился, как краковская кровяная колбаса.

— Мама, — сказал я Машиной маме. — Остановите его. Сейчас его хватит удар.

— Мама? Ты еще пожалеешь об этом, — скривилась теща и завизжала на «просто хорошего человека»: — А ты, скотина тупая, не можешь выбраться — сиди на месте, смотреть на тебя противно. Давай, заводи машину.