Время воды

— Зачем вы встречаетесь с ним? — этот вопрос я готов был задать многим женщинам, очень многим. — Вы ведь его не любите!

— Зато моя Маша тебя очень любит, — ответила мама Марии. — Но не раскатывай губу, это у нее ненадолго. Скоро она поймет, что ей нужен богатый, образованный, непьющий, почитающий родителей человек, который будет носить ее на руках, подавать завтрак в постель, водить ее детей в гимназию и про мать ее не забудет.

— Маша сама разберется в том, что ей нужно, — сказал я как можно более уверенным тоном.

Сказал и понял, что я вовсе не уверен в том, что говорю.

— Сама разберется, и я ей помогу, — прохрипела мама Марии. — Я пожалуюсь на тебя Кериму Зарифовичу, он тебя уволит. И еще…

Она понесла какой-то совсем уже бред, отступая к пердящей «копейке», затем широко размахнулась и швырнула в меня непонятным темным предметом. Я не успел увернуться, и предмет с чмоканьем ударил в мой лоб, а затем упал прямо под ноги. Я нагнулся посмотреть и увидел гнилую картофелину. На боку овоща было вырезано мое имя, а сам корнеплод был проткнут спицей для вязания носков.

— Кто это так орал, Витюха? — оторвал меня от созерцания голос одного из Сашков.

— Теща приезжала, — ответил я.

— Понятно, — кивнул он. — Тебя Анна зовет, обед уже кончился.

В необъяснимой, не свойственной профессии задумчивости я провел остаток рабочего дня. Я пропускал мимо ушей шутки, не ходил на перекуры. Спроси меня, что я грузил тогда — не отвечу.

— Что случилось, Витюха? — спросил другой Сашок, когда мы, уже намытые и переодетые, вышли со склада.

— Не знаю, — ответил я. — Тоска какая-то.

— Бригадир, тебе нужно выпить сто пятьдесят, — посоветовал кто-то из Саш.

— Не хочу.

— Женщина?

— Не уверен.

Наши пути разошлись. Ребята нырнули в горящее красным цветом подземелье розлива. Я отправился своей дорогой. Я думал о женщинах. Об одиноких стареющих женщинах, которые учат красивых молодых дочерей совершать те же ошибки, что совершили сами когда-то. У индуистов это называется карма…

— Витек! — резкий окрик вернул меня в окружающую среду, избавляя от опасного направления мысли. — Поп! — голос шел из громкоговорителя, который был вмонтирован в припаркованный на пешеходном переходе «мерин».

«Мерседес», как символ статуса и престижа, был выбран чиновниками и бандитами средней руки, выбор одобряло большинство потенциально безработных, сильно пьющих пешеходов России. «Мерин» подрагивал от шансона. Окошко нарочито медленно опустилось, и я увидел Диму. Димину голову украшала большая пацанская кепка. Я предположил, что кепку дополняют узконосые лакированные ботинки и широкие штаны в крупную клетку. Такова была мода братвы.

Дима сплюнул на асфальт через щель между зубами и ухмыльнулся:

— Как увижу тебя, Поп, ты все чем-то грузишься. Так нельзя. Садись, поговорим.

В салоне пахло еловыми ветками и дорогим, настоянным на элитных клопах, коньяком. Сиденья были обтянуты свиной кожей ярко-рыжего цвета. Лобовое стекло пересекала тонкая молниевидная трещина с круглым отверстием посередине.

— Ну, как? — спросил Дима с позитивным напором.

— Стреляли в тебя?

— Это фишка. Ты послушай, какая музыка — сапбуфер полбагажника занял, когда звук на две трети — жопу подбрасывает, как на корриде.

— Шикарная тачка, — ответил я без энтузиазма.

Репа почувствовал недооценку:

— Ты чо? Восемьдесят первый год. Сто сорок пробега. Месяц назад пригнали прямо из Дрездена. Ворованная, конечно. Но с документами. На ней раньше член бундесрата ездил.

— Димон, мне все равно. Я ее не куплю, — я решил закончить автомобильную тему.

— Да что ты грузишься? Опять, что ли, женился?

— Почти.

— Когда ты поумнеешь? Тетки мужиков разводят, как кроликов, у них такая работа. Они только до свадьбы хорошие, говорят всякие приятные «сюси-пуси», стирают рубашки, бегают за бухлом, мало едят. Но им нужен не ты, им нужно место под солнцем. А если у тебя его нет, то и их рядом не будет. Все просто.

Его слова содержали грубые плебейские истины, и это мне не нравилось.

— У меня есть место под солнцем, — нахмурился я. — Я работаю. У меня нет проблем с продуктами. Я купил видеомагнитофон. Я — бригадир грузчиков. Я в каких-то моментах даже важнее Керима.

— Кто такой Керим?

— Хозяин фирмы.

— Хе-хе. Если ты — бригадир грузчиков, ты не можешь быть важнее хозяина фирмы.

— Я — могу.

— Значит, ты хозяин хозяина фирмы? — Дима засмеялся. — Тут что-то не так… Держи, почитай на досуге, Шнейдер прислал письмо из дурдома.

— Шнейдер жив? — удивился я.

— Пока все еще живы. И Снетков. И мало-охтинские почти все. А Косберг выписал из Иваново безработных ткачих и устроил на военной кафедре пошивочный цех.

— Каперанг? Я думал, он спился.

— Спился, да вылечился. Теперь на кокаине сидит. Но дело не в этом. Дело в том, как он сумел распорядиться женским началом. Он создал безотходный конвейер. Днем ткачихи ткут полотно, шьют трусы, лифоны, вечером Косберг их продает с полной ночевкой. «Бабки» Косберг гребет немалые, скоро выкупит весь институт под бордель.

— Ерунда. Он не может. Он самый тупой человек из всех, кому за сорок. Бред. Ну, да хватит о Косберге. Ты сам как? На овощах?