— Можно сказать, и так. Люди с деньгами — вот мои овощи.
— Криминал?
— Зачем? Я нахожу людей с «бабками», предлагаю им вложиться в серьезную тему, если все выгорает — мы оба в наваре, если нет — он попал. Все честно. Раньше это, может, и был криминал, а теперь это риски.
— «Бабки» — цель? А где смыслы? Самоуважение? Самореализация? Отношения? — задал я вопросы, несвойственные для себя.
— «Бабки» будут — смыслы появятся, отношения возникнут на любой вкус, самоуважение проявится толщиной живота. Посмотри на богатых, обрати внимание, какие у них животы, как они себя ведут, посмотри. Они счастливы, прямо как баи. А тебе что, Витек, деньги не нужны?
— Нужны. Я на дело подкапливаю. Скоро откроем с Марией ларек.
— Один ларек — неэффективно, монополисты поглотят, Энгельс еще писал. Надо торопиться. Самому становиться естественной монополией. Пойми, чтобы добиться чего-то серьезного, однажды обязательно придется переступить через кровь… — взгляд Димы замутился, как чуть раньше замутился его рассудок.
— Я пойду.
— Ну, иди! Открывай свой ларек, бригадир! Хочешь попробовать — пробуй. Только не верь никому. И не веди дела с тетками. Иди. Время рассудит, кто из нас лох. А Шнейдера почитай, он понимает, что, откуда, куда, к чему и зачем происходит. Он, конечно, псих, но и Ницше был полный придурок.
На том мы расстались…
От Диминых слов домой расхотелось, я набрел на полупустую, на редкость опрятную рюмочную и засиделся там до полуночи. Я пил жгучую перцовую водку и читал письмо Шнейдера. Оно было написано на плотной оберточной бумаге и начиналось по-деловому, без условностей, приветствий и обращений:
«
Читая и перечитывая письмо, я мысленно возвращался к Маше, будущей теще, Кериму и тухлой картофелине. Эта нелепая троица и один испорченный корнеплод не выходили из моей головы.
В тот же вечер я впервые серьезно повздорил с Марией. Причины ссоры я указать не берусь.
Глава 14. ГДЕ ТЫ, МУХТАР
С Машей мы помирились быстро, так как все еще остро нуждались в обоюдной физической близости. Мария по-прежнему сходила с ума, видя, как я гордо стою посреди вечной сутолоки и суеты, прислонившись к поддону, и смотрю в темную даль поверх коробок с окороками. Я был для нее Печориным, Онегиным и Чичериным в одном флаконе. А также Чингисханом и Наполеоном. Детали менялись от времени суток и количества горячительных напитков, принятых внутрь.