Время воды

О каперанге ходили грязные слухи, в основном небылицы, которые он сам и распускал, создавая образ мелкого бизнесмена, действующего на грани закона, клоуна и безумца в стадии климакса, то есть образ, противоположный его истинной сути. Создавал весьма удачно, надо сказать. Поэтому, когда однажды в ГУВД поступил сигнал о причастности продавца порно-литературы Косберга к пропаже дизельной подводной лодки «Родина», стоящей на балансе Северного флота, сигнал не стали проверять. А зря. Информация соответствовала действительности. Лодка «Родина» в один прекрасный день исчезла из акватории Баренцева моря, а также с баланса военно-морской части, расположенной неподалеку от Мурманска. Косберг говорил, что это стоило ему иллюстрированного тиража «Красной шапочки» и двух пачек долларов, отпечатанных в Афганистане. Лодку Косберг перегнал в одиночку и посадил на грунт в устье Карповки.

В тесных удушливых трюмах субмарины каперанг обучал безработных ивановских ткачих (Косберг называл их курсантами), пробравшихся в Питер в поисках еды, работы и надежды на лучшую участь. Косберг готовил их для будущей армии.

Первую неделю я провел в крошечной персональной кают-компании, скрючившись в коконе гамака, подвешенного на крючья, торчащие прямо из стен. Без сна, без подушки, без одеяла. Сердце бешено стучало в груди, настойчиво и ритмично отсылая кровь к печени за спиртом, но в печени была только желчь. Тело лихорадило и дрожало, бунтуя без выпивки. Герметичность конструкции обеспечивала тишину и темноту, в которой растворялись стены каюты. Легкое покачивание подлодки вкупе с кромешным мраком вызывало устойчивое ощущение невесомости, бесконечности времени и пространства. Мира, в обычном его понимании, не существовало. Я и сам не существовал. Я был совокупностью тремора, изжоги, тошноты, бессонницы и головной боли. Не раз я вываливался из гамака, опрокидывал ведро с собственными отходами. И все пил и пил чуть подслащенную теплую воду, зачерпывая из бака мятой алюминиевой кружкой.

Наконец боль утихла, перестала грызть мое тело (или это перегорели рецепторы), и я заснул. Там, во сне, я столкнулся с еще большей проблемой. Моя истощенная психика подверглась нападению неизученных, не поддающихся сепарации сил со стороны подсознания. Я слышал обрывки собственных реплик, перед глазами мелькали картинки, взятые из памяти и склеенные в произвольном порядке. Я плакал, я смеялся, я бредил. Я видел себя со стороны, и мне было ужасно жалко себя.

Единственный отрезок жизни, который можно было назвать абсолютно счастливым, был короток, темен и покрыт слизью, он проходил в утробе матери. Во всех прочих местах я чувствовал себя неуютно, как на чужбине. Я выглядел либо жалким, либо глупым, либо жалким и глупым одновременно, что было совсем отвратительно. Иногда я пытался вмешаться в воспоминания, чтобы исправить что-то важное, преодолеть то, что в свое время не преодолел. Пытался из последних сил и в результате вываливался из гамака.

Иногда я кричал, приказывал, просил и умолял, чтобы поток воспоминаний прекратили или хотя бы дали передышку. Но тщетно. Меня никто не слышал.

К счастью, я все еще был способен делать примитивные выводы. Это свойство помогло мне заметить, что воспоминания не бесконечны и подаются в определенной последовательности, словно записаны на некую пленку, начало которой склеено с концом. Повторения давали мне возможность привыкнуть к себе, смириться с самим собой.

Какое-то время спустя краски стали тускнеть, амплитуда эмоций снижаться, наверное, я стал уставать. Жалость к себе прошла — ее вытеснило отвращение. К жалости, разумеется. Оно же сообщило мне силы. Я выбрался из гамака и принялся молча и сосредоточенно бить ботинками в задраенную железную дверь.

Мне открыл Косберг, в одной руке он держал свечу, в другой — бутылку пива. Каперанг внимательно смотрел на меня, лицо его казалось невозмутимым и неподвижным.

— Будешь? — спросил он, показывая на пиво.

— Нет.

— Молодец, — сказал он. — А я выпью.

Ловким движением кортика каперанг содрал пробку, в четыре заглота выпил пол-литра, а затем высосал пену.

Самолюбие требовало разъяснения манипуляций, но вместо этого у меня вырвалась фраза, присосавшаяся во время скитаний по Ботаническому саду:

— Бутылочку можно взять?

— Сам пью, сам сдаю, — не разрешил Косберг, спрятал пустую тару в боковой карман пиджака и вытащил сигареты. — Кури.

— Бросил.

— Давно?

— Давно.

— Молодец, — похвалил он меня, закуривая. — А я вот не могу себе отказать. Нет силы воли…