Время возмездия

Поединок приобрел принципиальный характер, не узко спортивный «кто — кого?», а более широкий: «русский или немец?».

Грубер прилип, как пиявка. Зал гудел. И в самый напряженный момент Миклашевский решительно сделал вид, что спешит выйти из опасного ближнего боя. Быстро перекрыл левой обе руки противника так, что тот, на какое-то мгновение, не в состоянии был ударить, и слегка откинулся корпусом. Обычный, надежный и часто применяемый прием для выхода из ближнего боя. Грубер и сам был не прочь передохнуть и, сопя как паровоз, рывком отодвинулся назад. На какую-то долю секунды его голова оказалась открытой. И Миклашевский поймал этот момент. Выпрямляясь, он несколько снизу и сбоку ударил правой по гладко выбритому подбородку. Голова немца как-то неестественно дернулась вверх, а руки, защищая ее, инстинктивно тоже поднялись, открыв туловище. И Миклашевский тут добавил левым снизу, по солнечному сплетению. Грубер согнулся и рухнул на пол, как мешок. В зале кто-то ахнул, кто-то удрученно присвистнул, и наступила тишина. Такая, словно в театре никого, кроме боксеров, не было.

— Брэк! — неестественно резко выкрикнул оторопевший судья, грубо отталкивая русского.

Миклашевский и сам направился в дальний нейтральный угол, давая возможность судье открыть счет. Но не успел он сделать и двух шагов, как послышалась новая команда рефери:

— Стоп!

Миклашевский, ничего не подозревая, остановился. Грубер все еще лежал неподвижно. «Нокаут, кажется, чистый», — устало подумал Игорь, глотая горькую густую слюну. В горле пересохло. Пот струился по лицу, слепил глаза. Однако рефери, к удивлению всех, не спешил открывать положенного счета. Он спасал поверженную знаменитость. Подошел к одному боковому судье, перебросился с ним несколькими фразами, потом направился к другому. Зал напряженно следил. «Что он выясняет?» — недоумевал Миклашевский. А рефери выгадывал время, давая возможность Груберу прийти в себя. И когда тот привстал на колено, хватая воздух открытым ртом, как выброшенная на берег рыба, рефери шагнул к Миклашевскому. На лице строгость и непреклонность. Жестом он показал русскому, а вернее, сказал всему залу, что удар нанесен… ниже пояса! Это, мол, грубое нарушение правил. И рефери, подняв указательный палец, выкрикнул:

— Предупреждение! Первое предупреждение!..

Миклашевский, не понимая, уставился на судью, как бы спрашивая: за что? Он же не бил ниже пояса. Это неправда! Удар нанесен в солнечное сплетение, значительно выше линии трусов. Спросите у самого Грубера. Пусть он сам скажет, куда получил удар.

Однако судья, не смущаясь обманом, откровенно играя на публику, настроенную против и мало разбирающуюся в тонкостях бокса, глубоко, театрально вздохнул и весьма выразительно покачал головой, как бы говоря: нашкодил, а теперь выкручиваешься… И снова нахмурился, принял суровое выражение лица. Подошел к русскому, жестом показал, что удар был нанесен ниже пояса, что это видели и подтверждают боковые судьи. Он говорил громко и закончил тирадой, что боксеру не положено пререкаться с судьей на ринге, мнение которого окончательное и, согласно правилам, отмене не подлежит. Всем своим обликом он как бы доказывал Миклашевскому, что тот, как русский, по своей дикости и некультурности, не умеет быть дисциплинированным и ради личных выгод грубо нарушил правила. Зрители, естественно, были на стороне судьи и дружными выкриками поддерживали его решение. Рефери продолжал разыгрывать свою неподкупность и строгость. Миклашевский растерялся. Еще никогда за всю его боксерскую карьеру ему не приходилось встречаться с таким наглым обманом. А рефери, как нашкодившего ребенка, взял ошарашенного Миклашевского за кисть, сжал цепкими холодными пальцами, словно тот пытался вырваться, и, поворачиваясь к каждому боковому судье, показал два пальца:

— Второе предупреждение! За пререкание!..

В зале как будто взорвалась бомба. Стены, казалось, не выдержат рева и грохота. Солдатская масса орала, ревела, свистела, гневно топала ногами. Кто-то из ярых болельщиков не выдержал и, выхватив пистолет, открыл пальбу. К нему, расталкивая зрителей, бросились патрульные. Толпа неистовствовала. Она верила судьям и готова была разорвать ненавистного русского. Еще чуть-чуть, и, казалось, ошалелые солдаты начнут ломать и крушить мебель, швыряя ее на сцену…

Жюри, основательно перепуганное, спешно объявило о «дисквалификации Миклашевского» и, естественно, о присуждении победы Хельмуту Груберу. Рефери вывел на середину ринга шатающегося и еще полностью не пришедшего в себя чемпиона и вздернул вверх его руку. Зал ответил ликующим ревом, одобряя «справедливое» решение жюри…

2

В раздевалке Миклашевский, разгоряченный боем и несправедливостью судей, зубами развязал шнурки и, стянув перчатки, в сердцах швырнул их в угол. Бунцоль даже не пытался его успокоить. Тренер, кусая карандаш, сел за стол и накатал протест в жюри. Миклашевский, немного успокоившись, взял исписанный лист, не читая сложил его и разорвал.