Время взрослой веры. Как сохранить связь с вечностью

Цифры не показывают, что нарастает негатив по отношению к Церкви. Замеры медиаполя с 2009 года – моя работа, и с цифрами в руках говорю: процент негатива не увеличился. Как был в пределах 5–7 процентов от всех публикаций, так и остался. А вот количество материалов о Церкви выросло. Церковь, безусловно, стала заметнее. Хотя, повторю, оценивать ее надо не по критериям заметности, а по тому, как люди Церкви (от патриарха до мирянина) своей жизнью свидетельствуют о Христе. Тогда все по-другому… В наших недавних теледебатах на «Дожде» с Владимиром Владимировичем Познером – а это был спор с оппонентом, с которым мы мировоззренчески не совпадаем, – для меня главным была наша с ним встреча. И он, когда нам дали время для резюме, сказал: я рад, что эта дискуссия состоялась. Конечно, я его не переубедил. Но он сказал: «Я вас уважаю», и мы смогли поговорить. Диалог в обществе непересекающихся монологов и крика – это хорошо. Даже если мы друг друга не переубедили.

После наших дебатов несколько человек в Фейсбуке написали: а вы уверены, что Познер неверующий? Кто-то даже предположил, что ему старец дал скрытое благословение, чтобы он свидетельствовал о Христе «от противного». Не уверен, что Владимиру Владимировичу это понравится. Но верующие ведь так тоже проявляют уважение к нему.

Я не могу согласиться с его оценкой роли Церкви. Но когда он говорит: «Я – атеист, и для меня все заканчивается земной жизнью», – это же позиция трагическая. Для меня ошибочная, но мужественная. Он не из современных псевдоатеистов, ни о чем таком не задумывающихся. Это, скорее, атеизм Ницше, Камю, Сартра – людей трагического мироощущения. И поэтому для меня встреча с ним и наш диалог – уже результат. А Познер был еще на обновленном телеканале «Спас» в программе «Не верю!», которая «рвет» сейчас все телерейтинги, и тоже, по-моему, не случайно.

Церковь сегодня все больше становится заметной не только в медиазамерах, а в мировоззренческом споре. И это главное.

Хотя, к сожалению, мировоззренческие разговоры сейчас уходят из жизни. Мне регулярно приходится выступать перед «светской аудиторией», и я вижу, как меняются вопросы. Когда в 90-х мы, аспиранты вузов, ездили по России, нас с моим другом Владиком Томачинским (теперь архимандритом Симеоном) то и дело спрашивали в библиотеках и университетах: «Как вы, люди с высшим образованием, кандидаты наук, можете верить в Бога?» А сейчас такие вопросы никто, кроме Познера, не задает. Главный вопрос – «Почему у вас всё за деньги?». (Задающие его, кстати, почему-то не замечают, что в католических храмах Европы автоматизирована уже постановка свечек: бросишь 50 центов, лампочка загорится.)

Нам на любые вопросы надо отвечать. И на вопросы про финансы тоже. И корректировать поведение церковных людей… Но давайте уж не забывать 90-е и как время напряженного мировоззренческого поиска. Сейчас люди боятся мировоззренческих вопросов. Или еще не пришли к ним.

Священник живет в стеклянном доме

Почему?

Владимир Легойда: Может быть, это, как недавно заметил мой собеседник по «Парсуне» Дмитрий Бак, «проклятие информационного общества»: вся информация есть, но практически неприменима. Это цена скорости, цена легкого доступа – за 5 минут все найти в Яндексе… Информации полно, но без всякой практической пользы…

Я вырос в Кустанае (Северный Казахстан) и помню, мы все знали, что у одного человека, преподавателя вуза, дома есть Библия. И он с риском для карьеры и свободы (тогда еще действовала статья за распространение религиозной литературы) дает ее почитать. А в 1989 году в общаге Уральского университета я всю ночь читал самиздатовские тексты Карла Юнга… Может быть, «год затишья», год без скандалов – это передышка, дающая нам шанс вернуть мировоззренческие споры. Хотя как телеведущий программы «Парсуна» то и дело слышу: все классно, но слишком серьезно и глубоко. Побольше бы драйва и… не хочу произносить слово «хайп», но зрителям его не хватает.

Но внимание к Церкви становится все более пристальным, и фраза «Священник живет в стеклянном доме» сегодня звучит почти буквально. И для нас – помимо ответственности – это большой миссионерский шанс. Раз нас слушают, мы должны говорить о самом главном.

Милосердие – поповское слово

А что все-таки Церкви удалось – по-настоящему – переломить в жизни общества? Уменьшилось количество абортов, снизилось пьянство?

Владимир Легойда: Сердце церковной жизни – во встрече человека с Богом. И конкретные социальные результаты нас интересуют лишь как плод «перемены сердца» человека. Но они есть.

Многое изменилось в ситуации с абортами, их число сократилось усилиями и волею власти. А люди осознают все это через христианский долг. Я точно знаю, что люди, которые занимались демографической темой, были движимы как раз своим христианским долгом. Эта тема вообще тесно связана с религиозностью, и, кстати сказать, не только христианской.