В одном углу зала помещались огромные песочные часы. Они являли собой нарочитую противоположность любимым игрушкам ее отца: вместо уменьшенных моделей больших предметов это была многократно увеличенная модель совсем небольшой вещицы. В нижней половине колбы она увидела Маруфа, Ахмета и Ширин. Вопреки явной усталости, старик все время двигался, как заведенный, тормоша своих перепуганных внучат: то сажал их себе на плечи, то подсаживал на верхушки быстро растущей кучи песка, то ерзал, чтобы устроить всех поудобнее на все более тесном пространстве около этой кучи. Но все его усилия шли прахом: несмотря на обретенную с раннего детства привычку к ужасам нищеты и уличных опасностей, личики Ахмета и Ширин опухли от слез, а широко открытые глаза помутнели от непереносимого страха.
В верхней колбе песка оставалось совсем немного.
Все трое вдруг заметили Жасмин. Зареванные мордашки детей озарились улыбками, они закричали что-то радостное... наверное: колдовское стекло не пропускало никаких звуков.
Первым побуждением Жасмин было закричать, броситься к ним, разбить проклятые часы... хотя бы попытаться их вызволить.
– А вот здесь, если ты вдруг не заметила... – Джафар указал на угол по другую сторону трона и приглашающе развел руки. Его мантия величественно заколыхалась у него за спиной.
Здесь находится джинн.
Он все еще выглядел крупнее обычного человека, но сейчас казался бледнее и тоньше. Он был растянут на спине на утыканном гвоздями ложе, и каждое острие глубоко вонзалось в его синюю кожу. Огромные золотые браслеты на его запястьях были прикованы цепями к паре перекрещенных досок над его головой. Все это пыточное сооружение слабо светилось пурпурным светом.
– Привет, принцесса, – слабым голосом окликнул ее джинн.
– Ты в порядке? – спросила она и тут же пожалела об этом.
– О, само собой. Лучше не бывает. А ты как?
– Умолкни, дурак, – рявкнул Джафар и, резко развернувшись на каблуках, направился к возвышению, на котором стоял султанский трон – его трон. Он решительно уселся, и красная подкладка его мантии как будто вспыхнула вокруг него. Уложив посох поперек колен, он потянулся рукой в сторону и сделал легкое ласкающее движение, как будто гладил устроившуюся рядом собаку или кошку. Но оказалось, что его ласка предназначалась старой, помятой медной лампе, которая покоилась на изящном золоченом столике возле самого трона.
Лампа.
А рядом с ней – книга в потемневшем от времени кожаном переплете, из которого как будто выглядывал живой человеческий глаз. «Аль Азиф».
– Как видишь, я не намерен оказывать снисхождение тем, кто выступает против меня, – проворчал Джафар. – Так что позволь мне, принцесса, еще раз задать тебе тот же вопрос. Готова ли ты поклясться, что явилась сюда объявить мне о своей непреходящей любви и согласии стать моей женой?
– Обещать тебе любовь я не могу, – сказала она, собрав все мужество. – Но насчет замужества – даю тебе слово.
Уголки губ Джафара судорожно дрогнули, кривясь в жуткой, но впервые по-настоящему искренней улыбке.
До зала аудиенций двое воров добрались без особых приключений. Он оказался не менее впечатляющим, чем бани, хотя поменьше размером и не такой роскошный. Самую широкую стену украшала мозаика в виде карты Аграбы и земель, лежащих между Великой Западной пустыней и Атразакскими горами. Фреску на другой стене совсем недавно подновляли, судя по свежей краске: она изображала вполне современную и весьма подробную карту города, вплоть до самых мелких переулков. Аладдин даже пожалел, что у них не было времени изучить эту карту поподробнее.
– Ха, – шепнул Дубан, указывая на Квартал Уличных Крыс. – А вот тут они приврали... этого фонтана на площади не существует еще со времен моей бабки.
– Да уж, – хмыкнул Аладдин. – Но лучше помоги мне найти на мозаике бродячего дервиша... он должен быть затерян в пустыне, точь-в-точь как в старой легенде.
Дубан немного растерялся, но сделал, что было сказано, добросовестно водя пальцем по мозаике вместе с Аладдином.
– Ага! – воскликнул Аладдин, первым отыскав фигурку старика с сумой на плече, собранную из крохотных коричневых пластинок. Он прижал палец к их потрескавшейся от старости поверхности и надавил.
Раздался явственный щелчок, и незаметная панель на одной из торцевых стен скользнула в сторону, открыв темный ход.
Аладдин ухмыльнулся:
– Жасмин мне рассказывала, что ее отец часто опаздывал на встречи... вот он и обустроил этот потайной ход, чтобы попадать сюда напрямую из пиршественного зала!
Дубан лишь тихо присвистнул.
Они ступили в проход, тщательно задвинув панель позади себя на прежнее место. Вдалеке мерцали маленькие масляные лампы, едва освещая узкий коридор.
– Отсюда всего...
– Кто идет?
Дубан и Аладдин уставились друг на друга, разинув рты. По словам Жасмин выходило, что это потайной ход. Что подразумевало, что о нем известно только самому султану и его ближайшим советникам.
Из сумрака впереди выступили двое особо рослых и крепких стражников с ятаганами наголо.