Время жестоких снов

Он хотел добавить – «пить меньше надо», – но сильно пьяным Дед Мороз не выглядел, и ему стало неловко. Тем более он сам пребывал в задумчивом и раздраженном состоянии быстро трезвеющего человека.

– Черемуховая, дом сто тридцать, корпус пять, квартира семьдесят восемь, – сказал Дед Мороз.

– Ну… да, – согласился замерзающий Сергей Степанович. И опять попытался захлопнуть дверь перед носом Деда. Но наглый Дед уже сунул в щель между косяком и дверью свой толстый валенок, а мешок его опять как бы сам собой перевалил через порожек и теперь частично находился в квартире Сергея Степановича, словно бы гигантская разбухшая амеба с обманчиво неподвижными ложноножками.

– Не заказывал я тебя, – сказал Сергей Степанович и даже попытался пнуть мешок ногой, но тот каким-то странным образом увернулся.

Возникла сама собой мысль о розыгрыше: ну, скажем, на работе могли скинуться на приходящего Деда, только вот с какой такой стати? Он особой популярностью среди сослуживцев не пользовался, Мендельсон и тот был популярнее, хотя он, Сергей Степанович, был разведен, и с квартирой, и никаких внуков на шее не сидело.

Может, кто-то из старых друзей? Но друзей, способных на такой широкий жест, у Сергея Степановича тоже не было, бывшие его однокашники все стали серьезными усталыми людьми, да и отношений с ними Сергей Степанович не поддерживал, честно говоря, потому что при нечастых встречах они хвалились машинами, женами и фотокарточками детей, а ему хвалиться было нечем. Разве что бывшая выкинула какую-то неожиданную и злую шутку, с нее станется, но она еще пару лет назад сказала, что претензий не имеет, вышла замуж за какого-то то ли супервайзера, то ли дистрибьютера, и с тех пор ни разу ему не позвонила.

– Устал я, – сказал Дед Мороз густым дедморозовским басом, словно бы на детском утреннике, – умаялся. Шел-шел, вот, пришел, мешок тяжелый, ух, до чего умаялся, зеленые… Ты, Гунька, что стал как столб? Пустишь меня или нет?

Сергей Степанович машинально отступил назад, таким образом, что Дед Мороз с его мешком опять же как-то сами собой оказались в прихожей. Гунькой, сокращенно от Сергуньки, называла его бабка, которой давно уже не было на свете, а больше никто. В школе звали Серым, в институте Серегой, а жена звала его сначала «заинька», а потом просто «слушай, ты…».

– Позвольте, – сказал Сергей Степанович, незаметно для себя переходя на «вы», – кто вы такой?

– Мороз я, сам что ли не видишь, – сказал Дед Мороз устало, – подарки принес. А ты думал, кто? Бэтмен?

– Почему Бэтмен, – растерянно переспросил Сергей Степанович, – какой еще Бэтмен?

– Ну, такой, – Дед Мороз махнул широкими рукавами, встал на цыпочки, насколько это позволяли валенки, – уууу… Тоже ночная тварь. Но я не он. Не он.

«Маньяк, – подумал Сергей Степанович, – псих. Вон, глаза психа, и руками хлопает. Переоделся в Мороза, а что, кто его опознает, в костюме-то?»

Он читал детективы и знал, что запомнить яркий костюм легче, чем человека. Нет лучшей маскировки, чем вырядиться кем-то, стать функцией, утратив личность и особенность. Скажем, ходит-ходит человек в костюме Чебурашки у метро, раздает всякие рекламные проспекты, а потом выясняется, что он самый что ни на есть серийный убийца. Но какой интерес маньяку конкретно в Сергее Степановиче? И откуда маньяк знает его детское прозвище?

– Шел я издалека, – тем временем говорил Дед Мороз, стаскивая шубу и путаясь в ее боярских рукавах, – подмерз изрядно. Ух, как подмерз…

Шубу Дед Мороз кинул на галошницу, мешок же подхватил и деловито двинулся на кухню. Встревоженный Сергей Степанович засеменил за ним следом, мимоходом обратив внимание, что под шубой у Дед Мороза оказалась примерно такая же шуба, только потоньше и полегче. Словно бы Дед Мороз был луковицей, послойно одетой в несколько шкурок.

Дед Мороз тем временем деловито хлопотал у стола, извлекая из мешка виски, неплохое, но, как опять же мимоходом отметил Сергей Степанович, blended, нарезку осетрины – точно такую же, какую по незнанию суровых законов кашрута принесла Мендельсону Лилька, банку красной икры и белый пухлый багет. К виски прилагались два тяжелых стакана, а к икре – лимон, который Дед Мороз ловко нарезал ломтями на синем кобальтовом блюдце, которого у Сергея Степановича сроду не было.

«Все-таки розыгрыш, – подумал Сергей Степанович, хватая воздух ртом, – но чей, чей?»

– Да ты садись, Гунька, не стой столбом, – Дед Мороз ловко подпихнул под Сергея Степановича табурет, – вот, выпей, все ж таки Новый Год, а не кот насрал.

– Дед Мороз, а выражаетесь, – укорил Сергей Степанович, – что детишки подумают?

– Какие еще детишки? Ты, Гунька, вроде вырос! Ладно, поехали.