Время жить

Мари надо бы торопиться, но она погружается в эту тишину, которая засасывает и оглушает ее, как только что оглушая шум от карусели автомобилей и грузовиков.

Здесь город опять становится большой деревней, какой он и был до недавнего времени. Лампочки, освещающие витрину, слабо помаргивают в полумраке. Над маленькой площадью, на которую выходят пять переулков, словно бы витают какие-то призраки, и Мари кажется, что она задевает их головой. Кошки шныряют у кучи отбросов. Подворотни вбирают в себя всю черноту фасадов. Только белоснежная статуя мадонны ярко сияет в нише.

Угол стены густо зарос диким виноградом,

В переулках угадываются юные пары. Еще немного, и Жан-Жак придет сюда с девушкой искать прибежища во тьме, а там, глядишь, и Симона затрепещет здесь в объятьях какого-нибудь парня. Как бежит время! Я превращусь в старуху, так почти и не увидав жизни -- одни лишь ее отражения, которые вечер за вечером приносит телеэкран.

А здесь, в этой глухой тишине, неохота ни задаваться вопросами, ни искать ответа на них, ни тревожиться по разным поводам. Остается одно желание -- наслаждаться спокойствием, которое тотчас утрачиваешь, стоит лишь поднять глаза к небу, где скрещиваются лучи, отбрасываемые фарами автомобилей, что, минуя мост, выезжают на дорогу в Марсель.

И нет никаких проблем. Проблемы бывают у людей богатых и праздных, а еще ими напичканы душещипательные романы, фильмы и пьесы, показываемые по телевизору.

У меня муж, трое ребят, и в тридцать -- нет, в двадцать девять лет стоит ли беситься, если желание мужа угасло, едва загоревшись.

Соседки и подруги завидуют мне: у нас машина, холодильник, уютная квартирка -- хотя за нее предстоит еще целых двадцать лет выплачивать ссуду в банк, да и машина еще не выплачена. Я кокетничаю, словно молодуха, -- на это прозрачно намекала Жанна, -- срамлюсь перед людьми, разъезжаю в машине с учителем, а ведь он со мной просто вежлив, да и я смотрю на него скорее как на товарища Жан-Жака, чем как на мужчину.

-- У тебя не жизнь, а макари [Макари -- в XIX веке владелец ресторана, расположенного на Лазурном побережье. Ресторан славился своей кухней, в особенности рыбной похлебкой. Выражение "Это Макари" вошло в обиход и стало равнозначным выражению "лучше некуда". (Прим. авт.)], -- иногда говорит мне мама. -- Что ни захочешь, все есть. Ах! Нынешним рабочим не на что жаловаться. Разве такая жизнь была у твоего бедного отца. День работает, день безработный. Когда ты родилась, у нас не было ни гроша. К счастью, в тридцать шестом нам немного полегчало, ну а потом война, я овдовела, когда тебе было пять лет. Поганая жизнь.

-- Думаешь, нам легко?

-- Сейчас да. Первые годы твоего замужества, не спорю, было трудновато, но в последнее время Луи неплохо зарабатывает для каменщика, ты живешь как барыня.

После таких разговоров станешь ли рассказывать ей о своем одиночестве, о своих тревогах; а от Луи чуть не каждый вечер несет анисовкой: быть может, он является домой поздно не только из-за работы. Мама лишь плечами пожмет и примется выкладывать рассуждения, подслушанные в бакалейном или мясном магазине:

-- Знаешь, мужчине нужна разрядка, в особенности если он вкалывает так, как твой.

Пока мы жили стесненно, Луи просил у меня денег на курево, на пиво, выпить с приятелями. Теперь не просит. Должно быть, оставляет себе заначку от субботней и воскресной халтуры.

Станешь ли рассказывать, что после рождения Ива отношения наши стали совсем прохладными, а сегодня и вовсе пошатнулись.

Такова жизнь. У меня есть занятие -- ребятишки, и развлечение есть -телевизор.

Боже ты мой, телевизор! Уже девятый час, а Жан-Жак так мечтал увидеть "Афалию".

Я читала про нее в хрестоматии Жан-Жака. Наверное, по телевизору это красиво.

Она бежит. "Теперь они не успеют поужинать, да и Луи в кои-то веки мог бы посмотреть спектакль.

Мари застает дома полный кавардак. На диване, отталкивая бабушку, дрыгает ногами Симона, Жан-Жак ревет в углу. Телевизор не включен. Луи в бешенстве.

-- Сегодня никто смотреть телевизор не будет. Все за стол, а потом марш в постель.

Он грозно идет к ней:

-- Пришла-таки! Откуда заявилась?

У него вид судьи, и этот важный вид вызывает у Мари новый приступ злобы. Мятая от лежанья рубашка плохо заправлена в висящие мешком брюки. Как он обрюзг, разжирел, каким стал хамом и самодуром!

-- Ходила подышать воздухом, пока ты отсыпался.

-- Где ты была?

-- Гуляла.

-- Больше двух часов? А я тебя ждал-ждал.

-- Уж прямо!

Значит, он ничего не понял. Он спал и теперь бесится -- ему хочется, чтобы она была под рукой, когда бы ему ни приспичило.

-- Мам, а мам, -- хнычет Жан-Жак, -- папа не разрешает нам смотреть телевизор.

-- Почему?

-- Потому что так я решил. У нас, как в сумасшедшем доме! Каждый делает, что в голову взбредет. Мадам где-то бродит. Дети командуют. Сразу видно, что я редко бываю дома.

Пожав плечами, Мари включает телевизор. Луи тянется выключить его.

-- Оставь, Луи. Учитель Жан-Жака рекомендовал посмотреть эту пьесу. Ее проходят в лицее.

-- Ерунда. Сегодня вечером все лягут спать пораньше.