Время жить

Луи не знает, с какого конца начать разговор. Он робеет перед этой девчушкой, своей дочерью. Он забыл, что такое -- разговаривать со своими детьми. Разрыв между ним и его домочадцами так велик, что он стесняется их, в особенности сегодня, когда ему надо хитрить.

-- Ну как, тебе весело на пляже?

-- Сегодня мы туда не ездили. Сегодня в школе занятия.

-- Да, но вчера вы там были?

-- Вчера я играла с девочками. Но приехали всего три.

-- Почему?

-- Не знаю. Боятся, что вода в море холодная.

-- А она не холодная?

-- Нет. Она еще довольно теплая.

-- А... мама, что делала мама?

-- Она купала Ива, потом купалась сама. Ах да! Она играла в волейбол, потому что не хватало игроков. Мне тоже хотелось поиграть, но Жан-Жак говорит, что у меня нос не дорос.

-- Кто с ней играл?

-- Люди.

-- Ясно, но какие люди?

-- Какие-то незнакомые. Она была в одной команде с Жан-Жаком и Фиделем Кастро.

Луи доволен собой. Он хорошо словчил. И теперь не спешит, боясь, как бы дочь не догадалась, к чему он клонит.

-- А он славный?

-- Да, очень славный. Жан-Жак говорит, он хороший учитель. Знаешь, Жан-Жак ужасно задается из-за того, что мы возим Фиделя Кастро в нашей машине.

-- И давно он с вами ездит?

-- Не знаю -- недели три, месяц. У него машина в ремонте. И вот Жан-Жак попросил маму его подвезти. Знаешь, он такой забавный, с бородой.

-- С бородой?

-- Да... Но по-моему, у него совсем не такая борода, как у Фиделя Кастро.

-- Фиделя Кастро?

-- Разве ты его никогда не видел по телеку? Он говорит по-испански.

-- А-а, Фидель Кастро! Да, да... Скажи-ка, Симона, он любезен с мамой?

-- А то как же. Не хватает еще, чтобы он был не любезен, когда его подвозят на машине.

-- Что он делает на пляже?

-- В волейбол играет, купается.

-- И разговаривает с мамой?

-- Бывает.

-- И что он ей говорит?

-- Да почем я знаю? Ничего.

-- То есть как это ничего?

-- Они говорят все больше о Жан-Жаке.

-- А гулять они не ходят?

-- Куда?

-- Не знаю... За скалы?

Симона прыскает со смеху. Луи смотрит на дочь, не понимая. Его смущение растет.

-- А что там делать-то, за скалами? А за Ивом кто будет смотреть?

Луи увлекся коварной игрой в вопросы-ловушки и надеется узнать правду -- ведь устами младенца глаголет истина. Он, однако, разочарован -- ничего такого этакого он пока не услышал.

-- Вчера вы были у него дома?

-- Да. У него все стены в книгах. Как ты думаешь, па, он все их прочел?

-- Не знаю. Что вы там делали?

-- Пили сок.

-- А мама?

-- Ах, ты мне надоел... Ты вроде того старого господина.

-- Какого еще старого господина?

-- Вчера вечером по телевизору. Он выступал с мальчиком, своим сыном. И пел, вместо того чтобы говорить. Это называется опера -- "Пелеас и Мелисанда".

-- Что, что?

-- Так она называется. Старый господин -- муж Мелисанды. Он поставил мальчика на скамейку, чтобы тот в окошко подсматривал, и нараспев задавал ему кучу вопросов, совсем как ты. Мальчик тоже отвечал нараспев. Получается какая-то ерунда -- не то говорят, не то песню поют:

" -- Что делает мамочка?

-- Она у себя в спальне.

-- Одна?

-- Нет, с дядей Пелеасом".

-- Что ты мелешь?

-- Я рассказываю тебе историю про старого господина, я его по телеку видела: "А дядя Пелеас, он что -- возле мамочки?" -- и давай тормошить мальчика и так далее и тому подобное. Ох, и дурацкий же у него был вид, у этого старого господина!

-- А ну-ка замолчи.

-- Почему?

-- Не замолчишь -- схлопочешь.

Симона ничего не понимает. Вот странные люди, эти взрослые. Она пожимает плечами и включает телевизор, который тут же издает несусветный визг.

-- Где толковый словарь? -- спрашивает Луи.

-- В комнате Жан-Жака.

Луи читает вслух: "Пелерина... Пеликан... Пеллагра..." Затем смотрит выше: "Пеленгатор... Пеленг... Пеларгония..."

-- Симона, -- кричит он, -- его тут и в помине нет, твоего Пелеаса.

Она заглядывает ему через плечо.

-- Ты не там ищешь. Посмотри в собственных именах после розовых страничек. Дай-ка. Вот.

Она читает: "Пелеас и Мелисанда" -- лирическая драма в пяти действиях; либретто по пьесе Мориса Метерлинка, музыка Клода Дебюсси (1902). Партитуру отличает новизна замысла и музыкального языка".

-- Дай-ка мне.

Луи берет словарь, читает, перелистывает страницы -- дальше пишут о другом.

Луи так ничего из словаря и не почерпнул. Что она сделала, эта Мелисанда? Женские имена чередуются в его голове, журча как родники: Мелисанда... Мари Беррская... Слишком много в один день для бедного штукатура.

Он ломает голову, кого бы еще порасспросить об этой опере. Мари, конечно, в первую очередь, но ей ведь придется объяснять в чем дело. Или старого итальянца, монтажника, тот знает все оперные арии назубок.

Когда является Мари с Ивом и Жан-Жаком, он смотрит на нее так, словно она явление из какого-то странного сна.

ИНТЕРЛЮДИЯ ПЯТАЯ

Итальянские неосоциологи воображают, что мы живем в будущем, тогда как мы по уши погрязли в прошлом. Например, когда я задал рабочим вопрос о проституции, все как один выразили пожелание вернуться к временам публичных домов. Идеи тянут их влево, а секс -- вправо.

Пьер Паоло Пазолини

(интервью газете "Экспресс")