Время жить и время умирать

Чиновник не ответил. Встал и исчез в глубине помещения. Гребер ждал, глядя на свои бумаги, которые остались на столе.

Чиновник вернулся с небольшой помятой бандеролью в руках. Еще раз сличил адрес с отпускным билетом Гребера. Потом просунул бандероль в окошко:

– Распишитесь вот здесь.

Гребер увидел почерк матери. Она отправила бандероль на фронт, а оттуда ее переслали сюда. Он глянул на обратный адрес: Хакенштрассе. Взял бандероль, подписал квитанцию.

– Это все? – спросил он.

Чиновник поднял глаза:

– Думаете, мы что-то оставили себе?

– Нет. Я думал, вдруг у вас уже есть новый адрес моих родителей.

– Это не наша компетенция. Спросите на втором этаже, в отделе доставки.

Гребер поднялся наверх. Второй этаж сохранил лишь половину крыши. Над остальной частью сияло небо, с солнцем и облаками.

– У нас нет нового адреса, – сказала женщина в окошке. – Иначе мы бы не отослали бандероль на Хакенштрассе. Но вы можете спросить почтальона вашего района.

– А где он?

Женщина посмотрела на часы.

– Сейчас на участке. Если зайдете сегодня часика в четыре, он будет здесь. К тому времени разнесет почту.

– А он может знать адрес, если вы его не знаете?

– Конечно, нет. Он же узнаёт адрес от нас. Но некоторые все равно хотят спросить у него. Их это успокаивает. Таковы люди. Верно?

– Да, пожалуй.

Гребер взял бандероль и спустился вниз. Посмотрел на дату. Отправлена три недели назад. Долго добиралась до фронта, но оттуда вернулась быстро. Отойдя в угол, он развернул коричневую бумагу. Внутри оказался черствый пирог, несколько пар шерстяных носков, сигареты и письмо от матери. Он прочитал письмо, где не было ни слова о смене квартиры и о налетах. Сунул его в карман и подождал, пока уляжется волнение. Потом вышел на улицу, стараясь думать, что скоро наверняка придет и письмо с новым адресом, но все равно чувствовал себя препаршиво.

Решил пойти к Биндингу. Вдруг тот что-нибудь выяснил.

– Заходи, Эрнст! – воскликнул Альфонс. – Мы как раз распиваем первоклассную бутылочку. Присоединяйся.

Биндинг был не один. На большом диване под Рубенсом, в такой позе, будто упал и подняться пока не в состоянии, полулежал эсэсовец – худой мужчина с рыхлым лицом и такими светлыми волосами, что казалось, у него нет ни бровей, ни ресниц.

– Это Хайни, – весьма уважительно сказал Альфонс. – Хайни, укротитель змей! А это мой друг Эрнст, в отпуске из России.

Хайни успел изрядно опьянеть. Глаза у него были очень блеклые, рот маленький.

– Россия! – пробормотал он. – Я тоже там был. Хорошее времечко! Лучше, чем здесь!

Гребер вопросительно взглянул на Биндинга.

– Хайни уже уговорил бутылку, – пояснил тот. – Беда у него. Родительский дом разбомбили. С семьей все благополучно, отсиделись в подвале. Но от квартиры ничего не осталось.

– Четыре комнаты! – пробубнил Хайни. – Новенькая мебель. Фортепиано. Безукоризненное фортепиано! Чудесный звук! Вот сволочи!

– Уж за фортепиано Хайни отомстит, – сказал Альфонс. – Ну, Эрнст, что будешь пить? Хайни пьет коньяк. Есть еще водка, тминная и все такое прочее.

– Я ничего не буду. Забежал на минутку, спросить, не узнал ли ты чего.

– Пока ничего нового, Эрнст. Здесь твоих родителей нет. По крайней мере, они нигде не зарегистрированы. И в деревнях тоже. Либо они уехали и еще не зарегистрировались, либо их куда-то вывезли. Ты же знаешь, как теперь бывает. Эти сволочи бомбят всю Германию, нужно время, чтобы восстановить коммуникации. Давай выпей чего-нибудь. Одну-то рюмашку можно.

– Ладно. Тогда водки.

– Водка, – буркнул Хайни. – Сколько ж мы ее вылакали! А потом заливали этим гадам в горло и поджигали. Огнеметы из них делали. Ох как они метались! Со смеху помрешь!

– Что? – спросил Гребер.

Хайни не ответил. Осоловелым взглядом таращился в пространство, потом буркнул:

– Огнеметы… Отличная мысль.

– О чем это он? – спросил Гребер у Биндинга.

Альфонс пожал плечами:

– Хайни много чего повидал. Он был в СД.

– В СД в России?

– Да. Хлебни еще, Эрнст.

Гребер взял с медного курительного столика бутылку водки, посмотрел на нее. Прозрачная жидкость колыхалась из стороны в сторону.

– Сколько градусов?

Альфонс засмеялся:

– Весьма забористая. Наверняка градусов шестьдесят. Иваны любят покрепче.

Они любят покрепче, подумал Гребер. А крепкая водка горит, когда ее льют человеку в горло и поджигают. Он посмотрел на Хайни. Ему довелось слышать много рассказов про службу безопасности СС, чтобы понять: пьяная болтовня Хайни, вероятно, отнюдь не вранье. За линией фронта СД вообще тысячами ликвидировало людей под тем предлогом, что создает жизненное пространство для немецкого народа. Ликвидировало все нежелательное, большей частью расстреливая народ, а чтобы массовое истребление не стало слишком однообразным, СС порой изобретало хитроумные вариации. Кой-какие Гребер и сам знал, о других стыхал от Штайнбреннера. Живые огнеметы – это что-то новенькое.

– Чего уставился на бутылку? – спросил Альфонс. – Она не кусается. Налей себе.