Время жить и время умирать

Лизер явно несколько растерялась. Потом взяла пакет с сахаром, который он протягивал ей.

– У меня тут есть еще один, – продолжал Гребер. – Барышня Крузе рассказывала мне, как образцово вы жертвуете своим временем ради общего блага. Мне этот фунт сахару вообще ни к чему. А у вас ребенок, которому сахар очень пригодится, вот я и хотел спросить, не возьмете ли вы его.

Лицо Лизер приняло официальное выражение.

– Нам спекулянтские подачки не нужны. Мы гордимся, что обходимся тем, что нам дает фюрер.

– И ваш ребенок тоже?

– Да, ребенок тоже!

– Истинно принципиальная позиция, – сказал Гребер, глядя на коричневую блузку. – Если бы так думал каждый на родине, у фронтовиков иной раз было бы легче на душе. Но спекуляция тут ни при чем. Это сахар из пайка, который фюрер выдает солдатам-отпускникам, в подарок для родных. Мои родные пропали без вести, поэтому вы спокойно можете взять пакет.

Лицо Лизер утратило толику суровости.

– Вы с фронта?

– Конечно. Откуда же еще?

– Из России?

– Да.

– Мой муж тоже в России.

Гребер разыграл интерес, которого не испытывал:

– Где он служит?

– В группе армий «Центр».

– Слава богу, там сейчас спокойно.

– Спокойно? Какое там спокойно! Группа армий «Центр» в самом пекле боев. Мой муж на переднем краю.

На переднем краю, подумал Гребер. Будто там еще есть передний край! Секунду его так и подмывало объяснить Лизер, какова там обстановка на самом деле, по ту сторону фразерства о чести, фюрере и отечестве, но он тотчас отбросил эту мысль.

– Надеюсь, скоро он приедет в отпуск, – сказал он.

– Приедет, когда настанет его черед. Мы льгот не требуем. Никогда!

– Я тоже не требовал, – сухо ответил Гребер. – Напротив. Последний раз я был в отпуске два года назад.

– И все время были на фронте?

– С самого начала. Когда не лежал в лазарете с ранениями.

Гребер посмотрел на несгибаемую партийку. Чего ради я стою здесь и оправдываюсь перед этой бабой? – подумал он. Лучше бы пристрелил ее.

Лизеровский ребенок вышел из той комнаты, где стоял письменный стол. Худенькая девочка с тусклыми волосами; ковыряя в носу, она уставилась на Гребера.

– Почему же вы вдруг в штатском? – спросила Лизер.

– Форма в чистке.

– Ах вот как! А я было подумала…

Гребер не узнал, что́ она подумала. Вдруг увидел, что она улыбается, оскалив желтые зубы, и едва не испугался.

– Ну ладно, – сказала она. – Спасибо. Сахар ребенку пригодится.

Лизер взяла пакеты, и Гребер заметил, как она взвесила их на ладонях. Наверняка сию же минуту, как только он уйдет, откроет пакет, предназначенный Элизабет, на что он и рассчитывал. К своему удивлению, она найдет там еще один фунт сахару, и все.

– Вот и хорошо, госпожа Лизер. До свидания.

– Хайль Гитлер! – Женщина пробуравила его взглядом.

– Хайль Гитлер, – сказал Гребер.

Он вышел из парадного. Возле двери, прислонясь к стене, стоял домоуправитель. Малорослый мужичонка в брюках штурмовика, в сапогах, с круглым брюшком под цыплячьей грудью. Гребер остановился. Это огородное пугало тоже вдруг стало опасным.

– Хороша нынче погодка, – сказал он, вытащил из кармана пачку сигарет, достал одну и протянул пачку домоуправителю.

Тот что-то буркнул и тоже вытащил сигарету.

– Комиссовали? – спросил он, бросив косой взгляд на костюм Гребера.

Гребер покачал головой. Раздумывая, не стоит ли сказать словечко-другое про Элизабет, но отбросил эту мысль. Лучше не привлекать внимания домоуправителя.

– Через неделю опять на фронт, – сказал он. – В четвертый раз.

Домуправитель вяло кивнул. Вынул сигарету изо рта, осмотрел, выплюнул несколько табачных крошек.

– Не нравится? – спросил Гребер.

– Почему? Просто я вообще-то курю сигары.

– С сигарами тоже чертовская напряженка, а?

– Можно и так сказать, шепотом.

– У одного моего знакомого еще найдется парочка добрых ящиков. При ближайшей возможности запущу туда руку и добуду вам несколько штучек. Хорошие сигары.

– Импортные?

– Наверно. Я не разбираюсь. Такие, в бандерольках.

– Бандерольки еще ничего не значат. Можно и буковые листья бандеролькой обернуть.

– Мой знакомый – крайсляйтер. Он курит хороший табак.

– Крайсляйтер?

– Да. Альфонс Биндинг. Мой лучший друг.

– Биндинг ваш друг?

– Даже старый школьный приятель. Я как раз от него. Он и штурмбаннфюрер Ризе из СС. Мы все старые товарищи. Я сейчас иду прямиком к Ризе.

Домоуправитель посмотрел на Гребера. Тот понял его взгляд: домоуправитель не понимал, почему заслуженный врач Крузе сидит в концлагере, если Биндинг и Ризе такие старые друзья.

– Тут кой-какие ошибочки разъяснились, – сказал он невозмутимо. – В ближайшее время все будет улажено. Некоторые очень удивятся. Никогда не следует чересчур торопиться, не так ли?

– Так, – уверенно поддакнул домоуправитель.

Гребер взглянул на часы.

– Мне пора. Про сигары я не забуду.