Время жить и время умирать

Он пошел дальше, думая: неплохое начало в коррупции. Но скоро его опять захлестнуло беспокойство. Может статься, то, что он сделал, как раз ошибка. Собственные поступки вдруг показались ему ребячливыми. Может статься, не надо было вообще ничего делать. Гребер остановился, посмотрел на себя. Чертовы штатские шмотки! Это они во всем виноваты. Он хотел вырваться из армейского принуждения, почувствовать свободу, но вместо этого немедля угодил в мир страха и неуверенности.

Он прикинул, что бы еще можно сделать. С Элизабет до вечера не свяжешься. Кой черт его дернул так поспешно запросить бумаги! Защита, думал он, еще вчера я хвастал, что замужество станет ей защитой, а сегодня оно уже опасность.

– Что за шутки? – гаркнул рядом грубый голос.

Он поднял взгляд. Перед ним стоял маленький майор.

– Какое хамство! Вас что же, серьезность нынешнего времени не касается?

Секунду Гребер смотрел на него с недоумением. Потом сообразил: он по-военному отдал майору честь, не думая о том, что на нем штатский костюм. А старикан воспринял это как издевку.

– Простите. Ошибка, – сказал он. – Я ничего дурного в виду не имел.

– Что-о? Вам еще хватает наглости скверно шутить? Почему вы не в армии?

Гребер присмотрелся. Старикан был тот самый, который уже раз на него наорал, – в тот вечер, когда они с Элизабет стояли возле ее дома.

– Симулянт вроде вас должен со стыда сгорать, а не позволять себе подобные наглости, – пролаял майор.

– Ах, не стоит так горячиться, – со злостью сказал Гребер. – Валите домой, в сундук с нафталином.

Взгляд у старикана стал прямо-таки бешеным. Он сглотнул и, побагровев как рак, прохрипел:

– Я прикажу вас арестовать.

– Вы этого не можете, сами знаете. А теперь оставьте меня в покое, у меня есть дела поважнее.

– Это же просто… – Майор хотел было снова разораться, но вдруг шагнул ближе и, раздувая волосатые ноздри, принюхался. Лицо скривилось. – А-а, понятно, – с отвращением бросил он. – Вот почему вы не в форме! Третий пол! Тьфу! Баба! Надушился! Мужчина-проститутка!

Он сплюнул, провел рукой по седой щеточке усов, еще раз бросил на Гребера взгляд, полный омерзения, и удалился. Соль для ванны. Гребер понюхал свою руку. Теперь и он чувствовал запах. Проститутка, подумал он. А далеко ли я ушел от этого? Во что может превратить человека страх за другого! Госпожа Лизер, домоуправитель – да мало ли на что еще я готов! Чертовски быстро кувырнулся вниз с вершины своей добродетели!

Он стоял напротив здания гестапо. В подворотне, зевая, расхаживал взад-вперед молодой солдат-эсэсовец. Несколько эсэсовских офицеров, смеясь, вышли на улицу. Потом к зданию тихонько приблизился пожилой мужчина, помедлил, посмотрел на окна, остановился и выудил из кармана листок. Прочитал, огляделся по сторонам, бросил взгляд в небо и медленно направился к часовому. Эсэсовец равнодушно глянул на повестку и пропустил мужчину внутрь.

Гребер не сводил глаз с окон. На него опять навалился страх, еще более удушливый, тяжелый и липкий, чем раньше. Он знал много страхов, пронзительных и темных, напряженных и парализующих, знал и самый последний, огромный, страх живой твари перед смертью, но этот был иным, ползучим, удушливым, смутным и грозным, он словно бы пачкал тебя, клейкий и разлагающий, его не ухватишь и не встретишь лицом к лицу, страх бессилия и разъедающего сомнения, развращающий страх за другого, за невинного заложника, за незаконно гонимого, страх перед произволом, перед силой и автоматической бесчеловечностью – черный страх эпохи.

Гребер ждал возле фабрики задолго до конца рабочего дня. Наконец Элизабет вышла. Он уже боялся, что ее взяли под стражу прямо на фабрике, но вдруг увидел ее. Она удивилась, что он в штатском, и рассмеялась:

– Какой же ты молодой!

– Я не чувствую себя молодым. Мне словно сто лет.

– Почему? Что случилось? Тебе надо досрочно возвращаться?

– Нет. С этим все в порядке.

– Ты чувствуешь себя столетним стариком, потому что надел штатское?

– Не знаю. Просто вместе с этим чертовым костюмом я, кажется, взвалил на себя все заботы, какие только есть на свете. Как у тебя с документами?

– Я все сделала, – просияла Элизабет. – Даже обеденный перерыв использовала. Все бумаги запросила.

– Все, – повторил Гребер. – Тогда ничего больше не сделаешь.

– А что еще надо сделать?

– Ничего. Просто я вдруг испугался. Может, мы неправильно поступаем. Может, это тебе повредит.

– Мне? Как?

Гребер помедлил.

– Я слыхал, иногда наводят справки в гестапо. Возможно, поэтому нам бы не следовало ничего затевать.

Элизабет остановилась.

– Что еще ты слыхал?

– Ничего. Только вдруг испугался.

– Думаешь, меня могут арестовать из-за того, что мы хотим пожениться?

– Да нет.

– А почему тогда? Думаешь, докопаются, что мой отец в концлагере?

– Нет, дело не в этом, – перебил Гребер. – Это им наверняка известно. Я подумал, что лучше бы не привлекать к тебе ничье внимание. Гестапо непредсказуемо. Мало ли какая дурь взбредет им в голову. Ты же знаешь, как бывает. Никакой справедливости там в помине нету.

Секунду-другую Элизабет молчала. Потом сказала:

– Что же нам делать?