Время жить и время умирать

Гребер взглянул на окно, под которым высилась куча обломков разрушенного дома. Слабый свет маленькой лампы в комнате словно бы помутнел. Чуть поблескивал на глобусе, который Польман задвинул в угол.

– Вы вернетесь на фронт? – любезно спросил Йозеф.

– Да. Вернусь воевать ради того, чтобы ваши преступные гонители еще какое-то время оставались у власти. Может быть, достаточно долго, чтобы поймать вас и повесить.

Йозеф молчал, только легонько шевельнул рукой в знак согласия.

– Вернусь, потому что иначе меня расстреляют, – сказал Гребер.

Йозеф молчал.

– Вернусь, потому что, если дезертирую, моих родителей и мою жену посадят в тюрьму, бросят в лагерь или убьют.

Йозеф молчал.

– И я знаю, мои доводы вовсе не доводы и все-таки доводы для миллионов. Как же вы нас, наверно, презираете!

– Не тщеславьтесь, – тихо сказал Йозеф.

Гребер воззрился на него. Недоумевая.

– О презрении никто не говорит, – сказал Йозеф. – Только вы. Почему вам это так важно? Разве я презираю Польмана? Разве презираю людей, которые прячут меня, хотя каждую ночь рискуют жизнью? Разве без них я остался бы в живых? Как же вы наивны! – Он вдруг опять улыбнулся. Улыбка тенью скользнула по его лицу, как бы сама по себе. – Мы отклонились от темы. Не стоит слишком много говорить. И слишком много размышлять. Пока не стоит. Это ослабляет. И вспоминать тоже не стоит. Пока не время. В опасности нужно думать только о том, как спастись. – Он кивнул на консервы. – Вот это поможет. Я возьму. Спасибо.

Он собрал банки с консервами, спрятал за книгами. И сделал это до странности неловко. Гребер увидел, что верхние фаланги пальцев у него изуродованы и без ногтей. Йозеф заметил его взгляд.

– Маленькое напоминание о лагере. Воскресное развлечение некоего шарфюрера. Он называл это зажиганием рождественских свечек. Заостренных спичек. Лучше бы на моих ногах упражнялся. Меньше бросалось бы в глаза. А то ведь быстро опознаю́т. Не везде можно ходить в перчатках.

Гребер встал.

– Вам поможет, если я отдам вам свою старую форму и солдатскую книжку? Вы бы могли кое-что там подправить. А я скажу, что она сгорела.

– Спасибо. Не надо. На ближайшее время я стану румыном. Польман придумал и все устроил. Он большой мастер по этой части. А с виду не скажешь, верно? Я стану румыном, членом «Железной гвардии», другом партии. Внешне вполне сойду за румына. И увечья мои легче объяснить. Дескать, коммунисты виноваты. Вы сразу заберете и постель, и чемоданы?

Гребер догадался, что Йозеф хочет от него отделаться.

– Вы пока будете здесь? – спросил он.

– А что?

Гребер придвинул ему свою часть консервов.

– Я могу принести еще. Схожу и принесу побольше.

– И так уже слишком много. Лишний багаж мне ни к чему. А теперь пора уходить. Дольше я ждать не могу.

– Сигареты. Я забыл сигареты. Там их полно. Могу принести.

Лицо Йозефа изменилось. Неожиданно разгладилось, стало почти мягким.

– Сигареты, – сказал он так, словно речь шла о друге. – Это другое дело. Они важнее еды. Их я, конечно, дождусь.

22

Кучка людей уже собралась в ожидании под крестовой галереей церкви Святой Екатерины. Почти все сидели на чемоданах и корзинах или в окружении узлов и свертков. Большей частью женщины и дети. Гребер с постельным узлом и чемоданами стал в конце. Рядом сидела старуха с лошадиной физиономией.

– Только бы нас не выслали как беженцев! – сказала она. – Говорят-то много чего. Бараки, есть почти что нечего, крестьяне жмотничают и злятся.

– А мне без разницы! – ответила тощая девушка. – Лишь бы подальше отсюда. Все лучше, чем помирать. Мы все потеряли. Пусть о нас позаботятся.

– Несколько дней назад здесь проходил эшелон с беженцами из Рейнской области. Смотреть было страшно на людей! В Мекленбург ехали.

– В Мекленбург? Там крестьяне богатые.

– Богатые! – Старушенция с лошадиной физиономией злобно рассмеялась. – Вкалывать на них придется как каторжным, до седьмого пота. А за это толком даже не накормят. Знал бы фюрер!

Гребер взглянул на Лошадиную Физиономию и на тощую девушку. У них за спиной в открытой романской колоннаде виднелась юная зелень соборного сада. У подножия статуй крестовой галереи цвели нарциссы. Дрозд сидел на изображении бичевания Христа, пел свою песенку.

– Они должны поселить нас бесплатно, – заявила тощая девушка. – У тех, у кого всего в достатке. Мы ведь жертвы войны.

Пришел служка. Худой мужчина с висячим красным носом и покатыми плечами. Гребер не мог себе представить, что этому человеку хватало смелости прятать людей, которых искало гестапо.

Служка впустил людей внутрь. Каждому он давал номерок для его пожитков и прикреплял к узлам и чемоданам бумажки с тем же номером.

– Не опаздывайте вечером, – сказал он Греберу. – Места в церкви не хватает.

– Не хватает?

Церковь Святой Екатерины была весьма просторна.

– Да, не хватает. Главный неф для размещения людей не используется. Только помещения под ним и боковые нефы.

– Где же ночуют опоздавшие?

– В уцелевших крестовых галереях. А то и в саду.

– Помещения под нефом надежно защищают от бомбежки?

Служка кротко взглянул на Гребера.