Время жизни. Акт I: Огонь (СИ)

Организовав поход в кино на ужастик, чтобы хоть как-то привлечь Килию, он собрал очень разношёрстную компанию: богиню, лучшего друга и свою девушку. Будь они в мелодраме, Фрид бы подумал, что при таком раскладе их вот-вот ждёт бракосочетание. Однако реальность диктовала свои правила, в которых богиня не имела ни малейшего желания коммуницировать с людишками, его лучший друг считал, что эта девка чрезвычайно опасна, а его девушка всеми силами избегала конфликтов. Иногда слишком буквально.

Уходя за попкорном, Фрид оставил Милакриссу поддерживать и без того мёртвое общение между Килией и Шоном, но не успел он пройти и пару шагов, как обнаружил, что та уже шла вместе с ним, предоставив двоицу самим себе. Прогонять Милу было неудобно, и ничего Фриду не оставалось, кроме как надеяться, что те двое не перегрызут своими шуточками друг другу глотки.

— ...Ты мне не нравишься, — начал Шон. — Не знаю, откуда ты пришла, но лучше бы тебе туда и вернуться.

— Ого! Угрозы? Маленькой девочке?

— Ты не маленькая девочка, — возмутился тот, окинув богиню презрительным взглядом.

— Откуда ты знаешь?

Шон с омерзением рассматривал ехидное лицо Килии, которое показывало, как ей наплевать на слова и на самого собеседника, что был не более, чем игрушкой для её шалостей; и от одной только мысли, что такой игрушкой для неё был Фрид, он приходил в ярость:

— Ты разрушаешь его!

— А ты лечишь, — тут же согласилась богиня, приведя Шона в недоумение. — Так всегда было и будет. Так что не бросай его, умник.

Издалека послышались шаги — Фрид с Милакриссой несли только что купленный попкорн. Весь разговор двух больших шутов свернулся сам собой, не желая втягивать в него объект спора, и на протяжении всего фильма, где вечно играла напряжённая музыка, выскакивали скримаки, творилась непонятная жесть, оба сидели с каменным лицом, будто ничего из этого и не происходило — типичная драма на экране.

Кино закончилось. Все разошлись. Казалось, миссия Фрида по сплочению Шона и Килии с треском провалилась, но юноша не сдавался и продолжал попытки склонить хотя бы одну из сторон к позитивному взгляду на возможную дружбу:

— У вас с Шоном много общего, — как бы невзначай бросил он, пока они шли от остановки до дома в тот же день.

— А ещё небо с морем голубые.

Фрид тяжело вздохнул и нерадостно признался:

— Я просто не хочу, чтобы вы грызлись как кошка с собакой.

— Увы, это неизбежное стечение обстоятельств.

— Ну хотя бы тогда просто притворись дружелюбной! Ты же так делаешь каждый день перед моими родителями.

— Притворство работает только на дураках — с Шоном такое не прокатит.

Разговор вновь исчерпал сам себя, и Фрид остался у разбитого корыта. Но так просто сдаваться он не собирался и уже обдумывал очередной план по случайной встрече, как на следующее утро родители прознали, что Килия не ходила школу.

Поняв, что та на самом деле больше походит на буйного, а не на дэдинсайдного подростка, они решили взяться за её воспитание всерьёз, ограничивая общение со «старшим братом» и отвозя в учебное учреждение лично, хоть это и вынуждало Килию сидеть в пустых коридорах лишние полчаса. Что по меркам школьной жизни, было сродни самоубийству для обычного человека, для богини стало спасением: пустые тридцать минут давали ей хоть какой-то глоток свободы. А затем начиналась нервотрёпка.

Маленькие дети — девочки, мальчики — всё пытались подружиться с Килией, а когда понимали, что ей не интересна их дружба, либо оставляли в покое, либо считали слабачкой, начиная насмехаться. Если бы Килия срывалась на каждом, кто издевался над ней, в мире бы не осталось людей, поэтому она просто спускала им мелкие шалости с рук, пока те не теряли интерес к её натуре. Так богиня заняла позицию чудачки, с которой никто не хотел общаться. Никто, кроме её соседки по парте, что, скорее, была вынуждена вести беседы с ней из-за постоянных нападок учителей. Даже если родители Фрида собирали Килию в школу чуть ли не силой, вкладывая её же руками тетрадки и учебники, то во время учёбы контролировать девчонку было некому: она не вытаскивала книжки из рюкзака, игнорировала вопросы учителей, витала в облаках, не писала самостоятельные и контрольные, и лишь испуганные восклицания соседки хоть как-то возвращали богиню в реальность, заставляя подчиняться школьным правилам.

Но среди всей этой терпимой шушеры была одна учительница по такому предмету как история, и то, что эта женщина на нём говорила всегда не укладывалось в голове у Килии. Её претенциозные заявления о гнусном будущем в виде дворника и абсолютном нуле знаний об истории в сторону богини стремительно сокращали возможные годы её жизни.