Она вдруг подумала о Градобоеве и Бекетове. О мучительной путанице поступков и чувств, в которых она заплутала и в которых присутствовало что-то больное, нечистое, виной которому была она сама. Два одержимых страстями человека тянули ее в разные стороны, и эта раздвоенность была безрадостной и постыдной, разрушала ее, вела к ужасающим, еще неясным последствиям. Приближаясь к собору, к его золотому ночному солнцу, она молила, чтобы распались путы, исчезла постыдная двойственность, не сбылись ужасные предчувствия.
С мороза и тьмы она вошла в сияющий храм. Белое пространство было наполнено золотом, росписями, кострами свечей, сладкими дымами. Рокотали басы, струились женские песнопения, которые вдруг замирали, и раздавался одинокий, похожий на раскаты грома голос. Стеной стояли священники в фиолетовых клобуках и сверкающих митрах, их одеяния отливали голубым серебром и солнечным золотом. Людская вереница текла мимо них к возвышению с парчовым покрывалом, на котором стоял серебряный ларец. Люди крестились, поднимались на приступку, припадали к застекленному ларцу. Прижимались лбом, целовали, отступали. Их лица светились, они не хотели уходить, но их теснили другие. И снова поклоны, крестные знамения, поцелуи.
У Елены сладко туманились глаза от голубых дымов, от медовых голосов, от плывущих лампад, которые превращались в пернатые кресты, в лучистые звезды. Елена, шаг за шагом приближаясь к ларцу, пугалась. Видела, как трепещет вокруг ларца воздух, как витает над ним таинственная лучезарная жизнь. Вспоминала маму, воскресшую в этом лучистом пространстве. Лицо отца, который проплыл, исчезая в царских вратах. Градобоева с тем редким, наивным выражением, с каким иногда смотрел на нее. Бекетова, чьи глаза вдруг останавливались, наполнялись таинственным светом, словно он видел далекое, встающее над лесом облако.
Теперь и ей выпало подняться на ступеньку, наклониться над серебряным ларцом. Под стеклом, среди драгоценных камней, она увидела выцветшую ленту, когда-то обнимавшую бедра и живот Богородицы. И вдруг ощутила легкое сжатие своего живота и бедер, словно пояс оказался на ней, и она, опоясанная, замерла от счастья. Не верила в чудесный подарок. Только и сказала: «Люблю», медленно отступя от ларца, продолжая касаться пальцами его серебряной стенки.
Умиленная, радостная, она шла к выходу из храма мимо священников в фиолетовых клобуках. Услышала за спиной крики, визги. Оглянулась. В храм, расталкивая богомольцев, выдираясь из рук служителей, вбежали три девушки, босоногие, в трусиках, с голой грудью, с лицами, раскрашенными яркой краской. Они подпрыгивали, трясли распущенными волосами, проскакали мимо священного ларца. От них отпрянула стена поющих священников. От их шальных скачков колыхнулись свечи в подсвечниках. Гибкие, цепкие, неистовые, как молодые ведьмы, девушки закружились в храме, взмахивали руками, выбрасывали вперед голые ноги. Пели:
На них набегали служители. Кто-то из богомольцев хватал их за руки. Они вырывались, визжали, хохотали. Елена видела их блестящие зубы, раскрашенные лица, голые подскакивающие ноги. Их вытащили из храма. Охранники окружили стеной святыню, оттеснили очередь. Пение смолкло. В храме стоял нестройный ропот смятения и ужаса. Елене казалось, что в воздухе повисла мгла и витали кольца желтого дыма.
Угнетенная, Елена шла по Остоженке к месту, где оставила машину. В храм ворвалась панк-группа «Бешеные мартышки», которая участвовала в протестных маршах и митингах. Теперь же чьей-то злокозненной волей была направлена в храм, где совершила святотатство. Елена чувствовала свою неявную причастность к этой скверной выходке. И в душе, где недавно царила тихая радость, теперь опять были смута, страх, предчувствие близкой беды.
Рядом с ней затормозил огромный черно-стеклянный автомобиль. Стекло опустилось, и Елена увидела красивое женское лицо, ворот норковой шубы, бриллиантовые серьги и сверкающие темные глаза.
– Вы Елена Булавина? Прошу вас, садитесь.
Дверца приоткрылась, и Елена, повинуясь сверкающим зовущим глазам, села в автомобиль, рядом с женщиной. Женщина источала силу, свежесть, запах духов, благоухание дорогого меха.