Время Зверя

Да нет же, нет, захотелось сказать Ахабьеву. Не магнитом. Но чем-то посильнее магнита… И не сам он загорелся этой походкой. Просто услышал ночью, сквозь сон, тихий и зовущий волчий вой… И пошел. Не мог не пойти…

Ахабьев почувствовал, что тупеет от этого заунывного монолога и сказал:

— Вы извините, Елизавета Ивановна. Пойду я. Поздно уже… Спокойной ночи.

Выйдя на улицу, он захотел разозлиться. Накрутить себя до зубовного скрежета и матерного самобичевания за бессилие свое и самонадеянность глупую… Обругать последними словами и пробудить в себе… стыд, ярость, обиду… да хоть что-нибудь! Тщетно… Ничего у него не вышло.

Плохой ты охотник, сказал он себе. Безучастный. На все тебе наплевать… А Зверь — нет. Зверь хитер. Он играет с тобой. И он смеется над тобой. Пока ты бродил всю ночь в лесу, надеясь на удачу и пресловутое охотничье чутье, Зверь убивал старика. А сегодня ночью, когда ты слишком устал для охоты, Зверь снова кого-то убьет. И ты не сможешь ему помешать. Потому что тебя слишком клонит в сон…

А завтра из Сосновки увезут еще один труп. И уже послезавтра здесь появятся журналисты, а вслед за ними — охотнички, любители пострелять по опасным хищникам, терроризирующим дачные поселки.

Ахабьеву однажды довелось участвовать в массовой охоте на волков. На джипах, с улюлюканьями и беспорядочной пальбой из помповых ружей… Днем это напоминало цирк, ночью — кошмарный сон. Именно ночью кто-то по ошибке выстрелил в Ахабьева, засадив ему четыре дробины под левую лопатку…

Если в Сосновке начнется подобный бардак, Зверь попросту улизнет. И придется ждать следующего раза.

А что я могу сделать? Снова отправиться в лес и блуждать там до утра в бесплодной надежде отыскать логово Зверя? Или устроить засаду здесь, в Сосновке, пытаясь уследить за четырьмя домами, разбросанными по всему поселку? А смысл? Ночные бдения для очистки совести… Ерунда все это. О засаде на Зверя можно будет думать только тогда, когда число вероятных мишеней снизится до единицы. А это случится дня через два, не раньше… Так что торопиться некуда. И незачем изматывать себя недосыпом. Охота едва началась, а я уже на грани истощения… Все еще впереди. Все самое сложное. И я успею убить Зверя. Главное — чтобы мне не мешали…

Ахабьев воровато огляделся, нащупал за спиной рукоятку охотничьего ножа и направился к дому Валентина Дмитриевича.

День третий

Он проснулся от голода. Не желудочных спазмов или болезненного посасывания под ложечкой, а от нормального здорового голода, вполне естественного после двухдневного поста. Ему хотелось жрать.

Но вставать было лень. Ахабьев поворочался немножко, поправил подушку, укрылся пледом с головой и попытался снова уснуть. Увы. Сон не шел. Не получалось даже задремать.

Что за черт, рассердился Ахабьев. Ведь я же и не спал почти. Вон, за окном еще темно. Лег я поздно, а проснулся до рассвета… Что со мной? Вместо того чтобы отсыпаться, пока есть возможность, я как дурак вскакиваю до восхода солнца…

Он бросил взгляд на мирно тикающие ходики и обомлел. Четыре часа. Без пяти минут. Для восхода — слишком рано. Значит, это не утро сереет за окном. Это уже вечер. Я проспал весь день. Неудивительно, что я так хочу жрать.

Ахабьев отшвырнул плед, потер лицо руками и взъерошил себе волосы. Голова была тяжелой, а мышцы слегка онемели от долгого сна. Ахабьев решительно скатился с дивана и в быстром темпе отжался от пола двадцать раз. Потом перевернулся на спину, засунул ноги под диван и начал поднимать туловище, заложив руки за голову. Через пять минут, мокрый как мышь и с гулко ухающим в груди сердцем, он встал с пола и пошел умываться.

Окатив себя до пояса ледяной водой, он начал растираться вафельным полотенцем, одновременно любуясь собой в зеркало. Было чем полюбоваться: молодой, подтянутый (а точнее — поджарый), с плоским мускулистым животом и с худым и хищным лицом, Ахабьев мог бы сойти за привлекательного мужчину. Правда, сейчас все портила трехдневная щетина вполне угрожающего вида да голодный блеск серых глаз. И вообще, выражение лица у него было весьма злобное… Это у нас семейная черта, подумал он и показал своему отражению язык.

На кухне, высыпая в кипящую воду смерзшиеся пельмени, он спросил себя: а чего это я в таком приподнятом настроении? Охота еще не кончилась. Она даже толком и не начиналась. А оптимизм из меня так и прет.

Это все потому, что я перехватил инициативу, ответил он, уписывая за обе щеки обжигающе горячие пельмени в золотистом масле. Перевел охоту в новую фазу. Я больше не буду смотреть на трупы и молча скрипеть зубами. Хватит. Теперь моя очередь…

Поев, он составил посуду в мойку и вернулся в комнату. Теперь моя очередь! — повторил он и оптимизм его начал потихоньку испаряться. Не слишком ли ты самонадеян, охотник? Уж не собираешься ли ты снова недооценить Зверя? Ты уже сделал это однажды. Шесть лет назад. Помнишь?