Время Зверя

«Я хорошо помню эти тетради. Обтянутые темно-малиновым сафьяном, с золотым гербовым тиснением на обложке и плотными листами мелованной бумаги, исписанными убористым отцовским почерком…

Сейчас передо мной лежит то, что осталось от дневников моего отца. Стопка обугленных, пожелтевших листов бумаги. Разрозненные страницы дневников, чудом уцелевшие в огне… Наиболее сохранившаяся страница озаглавлена: „О метаморфозе“. Я приведу текст полностью:

„Полная луна метаморфозе способствует, но не причиняет оную. (бумага почернела от пламени, и два следующих предложения разобрать не удалось — А.М.)…Также следует различать метаморфозу телесную и духовную. Если первая мгновенна и… (тут неразборчиво — А.М.)…то духовная субстанция по-видимому обладает некоей инерцией, и сменив телесную оболочку на звериную, вервольф еще некоторое время остается человеком по образу мысли, медленно вживаясь в чуждую ему шкуру Зверя. То же происходит и… (в этом месте бумага прогорела насквозь А.М.)…Следовательно, именно в момент метаморфозы, в краткий период конфликта тела и души, Зверь наиболее уязвим и беспомощен, и охотнику надлежит этим воспользоваться для того…“ (дальше только пепел — А.М.)

Мне больно даже думать о том, сколько бесценных сведений о природе Зверя погибло в огне! И в то же время, чем больше я думаю об этом, тем глубже начинаю понимать, что толкнуло моего отца на такой решительный шаг… Не каждый сможет жить с грузом запретных знаний. И никто не пожелает ребенку своему подобной судьбы. Отец хотел защитить меня… Но он забыл простую истину: нам не дано выбирать судьбу.

Судьба выбирает нас…»

Из дневников Аркадия Матвеевича Ахабьева, унтер-егермейстера Его Императорского Величества.

* * *

Руну начертали торопливо, в спешке и крайне неаккуратно. Но это была именно руна, а не случайное переплетение трещин в древесной коре: две вертикальные линии соединяются одной диагональной, образуя букву «И», а третья черта, тоже вертикальная, но вдвое короче других, пересекает косую линию точно посередине.

Что за бред… Ахабьев поморщился и помассировал затылок. Приступ дурноты отступил, и хотя перед глазами все еще мелькали черные мушки, а голова пульсировала болью, он чувствовал себя вполне сносно. К тому же, если бы не кратковременное помутнение, когда в глазах потемнело, и земля покачнулась под ногами, Ахабьев бы никогда не заметил руну.

Но откуда здесь взяться руне?!

Она была выцарапана на замшелом пне, стоявшем посреди небольшой поляны, окруженной непроходимым буреломом из поваленных ветром сосен. Или спиленных — в те незапамятные времена, когда в деревне кто-то жил и ходил в лес за дровами… Но руну вырезали недавно! Надрезы были еще совсем свежие и ярко выделялись на фоне темно-зеленого мха и почерневшей от сырости коры.

Ахабьев провел пальцем по очертаниям руны, вспоминая все, что он знал об этом знаке. Руна «вольфсангель» — «волчий крюк». Использовалась древними германцами для отпугивания волков. Против оборотня бессильна. Отец Ахабьева, следуя логике ученого-рационалиста, однажды предположил, что для вервольфа руну следует обернуть, «инвертировать», превратив ее в латинское «N» с третьей вертикальной риской… Предположение оказалось беспочвенным. В этом Ахабьев убедился сам — шесть лет назад…