На ушах стояла вся школа. Через открытые окна слышны были выкрики других классов. Свирепые, яростные, отчаянные. Споры велись не на жизнь, а на смерть, до сорванных голосов и отбитых об школьные парты костяшек.
Демонстративное жевание возымело свои плоды и привлекло необходимое внимание. Вначале, конечно, все брезгливо морщились, но вскоре весь класс наполнился звуком усердного чавканья и блаженного мычания. К моменту возвращения опоздавших четвертый класс, пожалуй, был самым тихим на территории общей образовательной.
Что до опаздунов, они мало того, что сели не на тот трамвай, так ещё и доехали до самой конечной, погружённые в тяжелые раздумья. А ведь действительно, им было о чём подумать…
Ходикам было невыносимо тяжело принять такую правду, ведь она противоречила их убеждениям. Разбитые очки делали граждан уязвимыми, им приходилось погружаться в себя, анализировать, а не по привычной схеме пенять на внешние обстоятельства и слепо им верить.
Этот ответ свалился сегодня на все головы разом, но как бы ходики не отмахивались, как бы не перебивали мысль заученными речёвками, она проникала через мельчайшие трещины веры, заполняя собой все шестерёнки. Эта мысль несла собой и боль, и ужас, но вместе с тем она несла надежду и свободу. Сегодня наступил переломный момент всех сознаний Средней Минутии разом, и каждый ходик задался вопросом: «А не он ли сам ходит вверх ногами, будто по потолку?»
Глава 5. Штаб Минутандии
Захватчики из Верхней представляли собой рядовые минутки, примкнувшие к сопротивлению. Среди них не было испорченных, и все, как один и один, как все слыли славными ребятами, потому жестокие действия верхушек решили не отзеркаливать, а пошли своим путём, в гуманистическом ключе. Как бы эти ходики не настрадались от действий Минутыча, линчевания[1] не последовало. Бывшего губернатора заперли в спальне, изъяв перед этим из комнат всю технику, и трижды в день поставляли ему полные стаканы масла.
Шарообразного губернатора, естественно, такие условия не устроили. Он привык к более разнообразному рациону. Потому каждый раз, когда ему подносили кушанье, он скулил и обзывал всех бессовестными изуверами. Но по сравнению с условиями заключённых Времландовских колоний, смещённый губернатор просто купался в роскоши и комфорте.
Во время стихийного митинга в Верхней отряды шлемоголовых, так же, как и в других Минутиях, пытались выбить всю спесь из протестующих. Они даже успели зарядить водоматы, но справиться с возбуждённой толпой, где настрой каждого первого отличался решительностью, они не смогли. Оружие быстренько отобрали, и ни один выстрел так и не наводнил улицы.
Всех этих шлемоголовых распихали по камерам исправительной колонии № 6. Камер хватило с лихвой, ведь всех так называемых «времяпреступников» выпустили на свободу, а других заключённых во Времландии давно перестали считать за преступников, позволяя им искупить вину на землях Времирии, с оружием наперевес.
Все освобождённые выглядели из рук вон плохо. И неважно, провёл ходик в исправительной колонии всего сутки или отсидел уж несколько лет. Каким-то неведанным образом у пенитенциарной[2] системы получалось сломать личность за считанные часы. Бывшие заключённые выходили тощими, как железнянка, и посеревшими, как свинцовая туча. Сердобольные граждане тут же развернули пункты помощи, где вымазывали и откармливали всех пострадавших от гребёнки правосудия. Эта помощь шла сугубо на добровольных началах, но желающие внести свой вклад выстраивались в очередь.
Персонал Минутандии, включая дворецкого «Эй, ты!», которого на самом деле звали Нельсоном, хорошо подготовился к взятию резиденции. Не даром они так много времени провели с Джоном Декадовым. Потому у сопротивления не было преград, а захват произошёл без эксцессов.
Сопротивленцы сняли триколор Времландии с флагштока и водрузили свой — флаг с салатовым будильником на белом фоне. Захватив Минутандию, у сторонников появился доступ к репродукторам города. Потому сейчас они вещали, созывая всех неравнодушных на всеобщее собрание, начало которого назначили на полдень.
К резиденции стекались всё новые и новые граждане, количество которых уже не поддавалось подсчёту. Но на всех хватало места, ведь величественный особняк будто состоял из резины, и, проглатывая ходиков, он оставлял коридоры и помещения полупустыми. Тем не менее, без столпотворения не обошлось и в вытянутом коридоре правого крыла скоровейка бы не проскочила.