Всадник

– Засунуть свой короткий меч себе в… – предложил Лот. Он не смог бы объяснить в эту секунду, как и в течение всех этих ужасных дней, что именно в происходящем действовало на него как дурман, но правда заключалась в том, что ему… нравилось это безумие, нравился слом прежнего, нравилась полная неясность будущего. Ему было интересно тащить на веревочке ужасающий труп чужого бога, смотреть на сияющий под неуместно девственным снегом разрушенный Камарг, греться у очага в пустом трактире «Сангандский ветеран» и, понизив голос, сплетничать с добрым Эзрой. Вот уж кто сполна мог удовлетворить Лотов мифологический голод! Да, Лот не сказал эфестам главного: от Эзры он узнал о Всаднике много нового, а в том числе и главное – что он уязвим (в два раза уязвимее любого эфеста и, наверное, раза в три уязвимее любого Ребенка) и очень устал. Несмотря на все это, Лот, конечно, не ожидал от себя, что окажется таким гордецом. Что, находясь между армией эгнантов, готовых взыскать с магистра за гибель всего, что было равно дорого и им, и Лоту, и убийцей-Делламорте, он вдруг пошлет к эфестовой матери целое войско ледяных Детей – а не одного пешего Всадника.

Дети эфестов, не ожидавшие такой непосредственности, переглянулись, а Делламорте, сделав скучающую мину (он был без маски – видимо, специально, чтобы немного поконтрастировать с закованными в сплошной доспех Детьми), с искренним удовольствием заявил:

– Мне недоставало вас, молодые люди. Вижу, вы все такие же задорные ребята, что и в прошлый раз. Как будем развлекаться сегодня?

Не опуская взведенного лука, Сард заговорил:

– Ты понимаешь, что эфесты будут мстить? – не позволяя себя сбить, спросил он. – Даже если тебе удастся сыграть с нами вторую из твоих штук и уйти.

– Да где уж мне догадаться, – пробормотал всадник, сокрушенно опуская голову, – что эфесты мстительны, как слоны, мнительны, как гимназистки, и целеустремленны, как лосось, идущий на нерест?

– Ты понимаешь, что мы не можем вернуться в Эгнан? – продолжил предводитель с угрозой, будто не зная, как реагировать на столь сложные насмешки.

– Вполне, – ответил магистр, начиная раздражаться. – В конце концов, один мой знакомый, – он вытянул указательный палец и, согнув руку в локте, показал им на себя, – приложил к этому некоторые усилия.

– Ты догадываешься, что для своего народа мы теперь прокляты? Мы, не защитившие свою Родину, мы, опозорившие высокого отца, царя Раки Второго? Мы, изгнанники изгнанников? – продолжал эфест, и лишь дрожание воздуха вокруг него свидетельствовало о степени его исступления.

– Himmeldonnerwetter noch mal![79] – лихо выговорил магистр непонятную фразу, ничуть не наскучивая собственным весельем. – Я знал далеко не все из того, что ты сказал, но, Хараа-Джеба сгрызи мои внутренности, это крайне неприятное положение!

– Сейчас ты умрешь, – сообщил тогда Сард. Эфесты снова взвели луки.

За минуту до того упражнявшийся в несложном остроумии и искусстве дразнить гусей, магистр подобрался и вернулся к характерному для него молчанию, как будто превратился в выполняющую программу машину. Он взмахнул веткой, из нее вылетел узкий и длинный кожаный язык, обхватил Лота за пояс, и через несколько мгновений бедный Лот, успешно избежав копыт и мечей разъяренных эфестов, обнаружил себя стоящим за магистром. Сломанный строй эфестов рванул к всаднику и его добыче с понятной целью разобрать обоих на медзунамское блюдо «тысяча кусочков», но магистр протянул вперед руку, развернув ее ладонью к Детям, и они опять – не в первый раз – остановились.

– Хорошо, хорошо, – покорно-примирительно сказал Делламорте. – Пострелять вы всегда успеете, а я бы вот на вашем месте посмотрел, что в телеге у вас за спиной.

Не спуская глаз с противника, Сард сдернул кусок дерюги, которым была накрыта телега.

– Тут какой-то зверек, – доложил один из эфестов, – и серая подушка.

– Не только, – сказал вкрадчиво Всадник. – Есть там и еще кое-кто. Не хочешь ли разбудить своего брата, Хараа-Джеба?